Ошибки природы: Пределы и несовершенство естественного отбора - Энди Добсон

особи выгодно, если существует достаточная вероятность, что она, в свою очередь, поможет вам позже. Этот механизм, возможно, объясняет, как впервые возникли отношения между дронго и тимелиями, но, к несчастью для тимелий, сейчас эти отношения уже нельзя назвать взаимовыгодными. То есть дронго действительно что-то получают взамен, но тимелии отдают это вовсе не по доброй воле.

Как оказывается, хотя зрение у дронго-часового не хуже, чем у любой тимелии, и он несомненно кричит, завидев приближающегося хищника, иногда дронго подают сигнал, когда никакого хищника нет. Тем не менее тимелии взлетают, бросая то, что они ели, и дронго приступает к трапезе. Это клептопаразитизм, осуществляемый путем преднамеренного обмана и основанный на том факте, что – по иронии судьбы – тимелии достаточно умны. Им известно, например, что определенные крики представителя другого вида говорят о присутствии хищника, так что есть основания реагировать на них так же, как на тревожный сигнал своих сородичей. Но в новых обстоятельствах, связанных с присутствием дронго, реагировать на тревожный сигнал становится плохой идеей: птицы не просто зря теряют энергию, бросаясь в укрытие, но также рискуют оставить свою еду дронго.

Неудивительно – учитывая кажущуюся жестокость естественного отбора, – что история на этом не заканчивается. Тимелий не всегда так просто одурачить; притча о мальчике, кричавшем «Волки!», который слишком часто подавал ложную тревогу и лишился доверия односельчан, разыгрывается также в африканских саваннах, когда дронго злоупотребляют обманом. Тимелии хорошо понимают, что дронго, возможно, подают ложный сигнал, поэтому тщательно выбирают, реагировать на крик или нет. Большие группы тимелий обычно полностью игнорируют тревожные сигналы дронго, доверяя прежде всего своим собственным часовым, а часто даже прогоняют дронго прочь. Однако в малых группах нести сторожевую службу становится обременительным, так как каждой особи приходится проводить больше времени, наблюдая за хищниками, вместо того чтобы искать пищу. В такой ситуации зачастую стоит мириться с небольшими потерями от мошенничества, если при этом можно снизить затраты на поддержание бдительности.

Если рассматривать с этой точки зрения, тимелии вовсе не жертвы обмана. Им известно, что дронго могут обманывать; они просто подстраховываются и выбирают лучший из двух несовершенных вариантов. Они также повышают собственные шансы на выживание, выявляя закономерности тревожных криков дронго; например, они реже реагируют на тревожный крик, прозвучавший вскоре после ложного. Таким образом, у дронго есть ограничение в отношении того, сколько раз можно использовать данный трюк, прежде чем он перестанет срабатывать. У дронго, впрочем, есть в запасе еще один, весьма эффективный.

Том Флауэр и его коллеги изучали вильчатохвостых дронго в пустыне Калахари и записали 51 вариант тревожных криков, предупреждающих о хищниках (причем одна особь умела издавать целых 32). Из них только шесть были специфичны для дронго; остальные имитировали тревожные крики других видов. Подобная вокальная виртуозность означает, что, когда дронго кажется, что тимелии что-то заподозрили, они просто меняют пластинку: используют крики, которые еще не звучали, собственные крики тимелий и даже крики блестящих скворцов – они пробуют все возможные варианты, чтобы мошенничество по-прежнему удавалось. И это работает: тимелии гораздо чаще реагируют на имитацию криков скворцов или своих собственных, чем на крики, специфичные для дронго. Они также более восприимчивы к последовательности тревожных криков, если в ходе этой последовательности крики меняются. В основном исследование было направлено на изучение взаимодействия дронго и тимелий, но были замечены случаи, когда дронго занимались клептопаразитизмом, воруя еду у множества других видов. Исследователи обнаружили, что дронго знают, какому крику лучше подражать: они гораздо чаще использовали крики представителей вида, которых стремились обмануть, чем любые другие крики из своего репертуара. Пока жертвы не разобрались, что происходит, избранная ими стратегия поведения – столь эффективная обычно – зачастую стоит им обеда, когда поблизости оказывается хитроумный дронго.

Доброта поневоле

В предыдущих двух разделах мы рассмотрели, как механизмы, с помощью которых альтруистическое поведение повышает косвенную приспособленность, могут быть перехвачены и присвоены другими видами. Впрочем, это не означает, что альтруизм, даже когда он достигает своей цели, обходится без жертв. Наверное, слишком просто рассматривать альтруизм с человеческой точки зрения, представляя помощь другим приятным занятием, приносящим удовлетворение. Почему мы поддерживаем членов своей семьи в трудные времена? Потому что мы любим их. Не желая слишком упрощать или проявлять цинизм, я хочу подчеркнуть, что мотивацией для помощи другим, несмотря на связанные с этим «издержки», являются положительные эмоции, так что, даже если мы не в буквальном смысле получаем удовольствие, навещая родственника в больнице или присматривая за престарелым родителем, мы тем не менее хотим это делать. Все это вполне обоснованно с биологической точки зрения; в конце концов, лучший для гена способ сохраниться – это активировать у своего носителя систему вознаграждения и вызывать чувство удовлетворения, когда он совершает нечто, способствующее распространению этого гена. Например, секс приятен только по этой причине: в интересах ваших генов, чтобы вы его воспринимали именно так. С этой точки зрения альтруизм – хотя он все-таки считается добродетелью в человеческих обществах (и это полезно) – не так уж обременителен; нам нравится быть альтруистами. Однако не всегда все настолько благостно.

В своей книге «Слепой часовщик» Ричард Докинз отмечает, что ген, из-за которого у львов плохие зубы, возможно, способствует тому, что они будут делиться мясом, ведь особи с этим геном будет труднее съесть всю тушу целиком в одиночку. Он утверждает, что это во всех смыслах ген альтруизма, которому родственный отбор благоприятствует совершенно так же, как гену, отвечающему за предупреждающие крики у земляных белок или тимелий. Это наблюдение в той же степени применимо к нашей старой слонихе из предыдущей главы. Ее медленное истощение от голода обходится ей дорого – пусть не в отношении прямой приспособленности, так как она вряд ли произведет еще детенышей, но несомненно потому, что причиняет ей психические и физические страдания. Гены, выигрывающие от ее страданий, не предлагают ей взамен ничего – никакого прилива эндорфинов, заглушающих боль в желудке, никакого серотонина в мозге, когда она думает о скудной листве в сухой сезон, которую ее сородичи смогут съесть, а она нет[101]. Это определенно можно назвать альтруизмом, хотя этот альтруизм вынужденный и не предполагает какого-либо вознаграждения или компенсации.

Другой (пожалуй, нетрадиционный) подход к пониманию развившегося в ходе эволюции альтруизма, побуждающего людей заботиться о собственных детях, – это сделать большой шаг назад и сравнить его с одной из теоретических альтернатив, заключающейся в том, что все должны одинаково заботиться обо всех. Если отложить в сторону политические ассоциации (такие, как многочисленные, обреченные на неудачу общественные эксперименты коммунистов), для меня не очевидно, что более нравственно заботиться о своих детях в ущерб другим детям, особенно в условиях имущественного неравенства. Стоит ли восхищаться родительской любовью, побуждающей, например, богатых жителей Запада обеспечивать собственным детям учебу в частных школах, отдых за границей, здоровое питание и дорогие гаджеты, не жертвуя ни доллара детям в Момбасе, перебирающим токсичные отходы на свалке в поисках пригодного для продажи металлолома? На мой взгляд, такая любовь едва ли заслуживает восхищения.

Есть еще один довод, который мне хотелось бы выдвинуть, – хотя он, возможно, навлечет на меня обвинения в том самом антропоцентризме, которого я просил читателей избегать. Учитывая это, я просто изложу его и позволю вам принять собственное решение. Речь идет о муравьях, осах, пчелах, термитах и прочих группах, которым присуща крайняя форма альтруизма, известная как «эусоциальность». Это форма общественной жизни, для которой характерны совместная забота о потомстве, кастовая система – иногда чрезвычайно сложная – и прежде всего наличие размножающихся и неразмножающихся особей. Наибольшее развитие эта система получила у вышеупомянутых муравьев, пчел и ос, которые (вместе с пилильщиками и др.) образуют отряд перепончатокрылых.

У представителей этого отряда есть особый генетический механизм определения пола, известный как гаплодиплоидия. У большинства животных, размножающихся половым путем, каждая особь получает половину генетического материала от каждого из родителей. Этот материал, представленный