Кино для чайников - Алексей Андреевич Гравицкий

Школу жечь было, разумеется, нельзя, но «продюсер» обещала, что есть подходящее строение. Им оказался разрушенный и заброшенный храм, расположенный в нескольких километрах от села. Облупившаяся кирпичная стена с высокими окнами при определенном ракурсе вполне могла сойти за стену сельской школы начала двадцатого века.

Автоматчика уже привычно нарядили в зимнюю немецкую форму и повели под стену. Вот только в августе под этой стеной вырос такой бурьян, что автоматчик терялся в нем вместе с надеждой на то, что мы как-то изобразим зиму. Я выматерился, и мы пошли искать у кого-то из местных газонокосилку или хотя бы косу, чтобы устранить это безобразие. Но ни косы, ни косилки не нашлось.

Вечерело. Группа в полном составе, включая немецкого автоматчика, ходила под окнами брошенной разрушенной церкви и вытаптывала бурьян. Наконец трава высотой с человеческий рост была уничтожена, на подоконники изнутри церкви была навалена солома так, чтобы ее не было видно снаружи, под окном с внутренней стороны были поставлены огнетушители, чтобы не спалить остатки церкви к такой-то матери, и был произведен пробный поджог. На счастье, горело как надо. Из окон валил дым, сквозь который прорывались языки пламени, немец стоял под окном с такой рожей, что ненависть к нему проснулась бы даже у дубового полена.

Снимали уже в сумерках, причем в два дубля, ловя уходящую натуру. Вышло зловеще, до сих пор не без гордости вспоминаю тот кадр.

Дорога в пансионат, где мы жили, была обнесена сетчатым забором, за забором иногда гуляли олени – этакие Бемби обоих полов и разных возрастов. Мы возвращались со съемки, и тут при взгляде на оленей меня осенила идея.

– Мы можем их снять? – спросил я у оператора, замечательного Вани Германова. – Тихо, чтобы не спугнуть животных.

– Можем.

– Тогда давай так: ставим на них камеру, как будешь готов, дай знак. Я резко бибикну, они дернутся и убегут. Будет хороший ассоциативный кадр на начало войны и приход немцев.

Оператор кивнул и пошел выставляться, а я молился только, чтобы олени не сбежали раньше, чем мы будем готовы их снимать. Наконец Ваня махнул рукой, и я нажал на клаксон, предвкушая, как перепуганные Бемби побегут в свою страну оленью. Но вопреки ожиданиям рогатые даже ухом не повели. Я начал гудеть уже на полную катушку – ничего. Я гудел долго, коротко, резко, протяжно, хлопал дверями – результат был тот же. Олени и не думали пугаться. Группа уже откровенно веселилась. И тогда у меня упала планка.

– Снимай! – сказал я и полез через забор.

Проклятые олени побежали только тогда, когда мне, выкрикивающему какую-то грозную антиоленью ересь, оставалось до них несколько метров. Сцены не вышло – я подошел слишком близко и попал в кадр.

Каждый вечер мы изымали из камеры карты памяти и перекидывали отснятый материал на жесткий диск. Не помню уже, кто перекидывал материал в этот день, но этот кто-то вместо того чтобы скопировать, вырезал файлы с карты памяти камеры и записал их на диск. Что-то пошло не так, и файлы на диске оказались битыми, не желая воспроизводиться, а на карте памяти их, соответственно, не осталось. Это был серьезный удар.

Тогда я думал, что мы конченые дегенераты и что так не бывает ни у кого и никогда. Позднее в моей практике были и другие подобные случаи. Человеческий фактор никто не отменял, увы.

Вернувшись в Москву, я оббегал кучу лавочек в попытке реанимировать файлы. Наконец нашлись люди, которые за это взялись и сделали. Файлы оказались спасены. А вот фильм это не спасло. Отношения с «продюсером» окончательно развалились, когда она потребовала от меня передать все отснятые материалы местному региональному отделению какого-то канала, чтобы тот отобрал лучшие кадры и сопроводил ими репортаж о съемках нашего фильма.

– А фильм я потом из чего собирать буду? – не понял я.

– Нам нужно, чтобы о нас говорили, – сказала «продюсер». В тот момент, когда стало окончательно ясно, что пресса о фильме важнее самого фильма, мы разругались.

После меня «продюсер» попыталась закончить фильм с другим режиссером, но и там в итоге произошел конфликт. В общем, правильное кино на нужную тему так и не случилось. И только отснятый материал до сих пор лежит у меня на диске.

Говорит режиссер

То, как вы представили сцену дома у себя в голове, большого значения не имеет. Вы должны понимать, чего вы добиваетесь в этой сцене, какие эмоции вы хотите вызвать в ней. Как и какими методами вы этого добьетесь, вы узнаете только непосредственно на площадке. Вместе с актером.

Однажды я снимал сцену, в которой сын, ветеран Чеченской войны, приходит домой и видит, что его отец украл все его сбережения и пропивает их. Герой в ярости вышвыривает собутыльников отца и произносит монолог, который заканчивается фразой: «Когда же ты уже сдохнешь?»

Яркая, эмоциональная сцена. Вдобавок еще и трюковая – драка с дружками отца, выбитые стекла, поломанная мебель и прочие сложности кинопроцесса. Замечательный актер из раза в раз дерется и кричит. Все идет нормально.

Нормально. Это главное, чего вы должны стараться избегать. Нормально. Предсказуемо. И в сцене нет настоящего, глубокого смысла, чувства.

И тут у меня рождается мысль. Я подхожу к актеру и говорю всего одну фразу: «Пожалей его». Он смотрит на меня и кивает.

И происходит метаморфоза. Разгромив кухню, избив до крови несколько человек, он внезапно без сил опускается на табуретку напротив пьяного животного, плохо осознающего, что происходит, в глазах его появляются слезы, он с любовью смотрит на отца и с нечеловеческой мукой в голосе говорит: «Когда же ты уже сдохнешь, папка?»

Посмотрев эту сцену, сценарист, ныне, кстати, очень известный, произнес фразу, которой я горжусь уже много лет: «Знаешь, Андрюха, ты снял лучше, чем я написал».

Из этого примера можно сделать несколько выводов.

Первый. Доверяйте актеру. Ибо я только подсказал ему поворот в сцене, а все остальное он сделал своей натренированной на боль органикой сам. Когда сцена закончилась, на площадке стояла гробовая тишина. Я подошел и молча обнял его.

Второй. Если бы актер, играющий пьяного отца, не был бы столь отталкивающим, то сцена не получилась бы такой сильной. То есть в задачу режиссера входит помочь актеру и через его партнера.

В данном случае актеру, игравшему отца, была поставлена задача: «Покайфуй от того, какая ты мразота». Почему именно такая и почему именно этому актеру,