Путь киновари - Юлиус Эвола

как в иррационализме Бергсона, Клагеса и многих других детей своего времени. Это дало мне повод указать на особенности Традиции, совершенно ускользнувшие от Кришнамурти, который начал с того, что не понял и выбросил за борт собственную индийскую традицию, пригласив людей Запада сделать то же самое. В предисловии ко второму изданию книги, вышедшему в 1949-м году, вновь в Laterza, я подчеркнул следующие вещи: «1) не нужно принимать за преодоление традиции простое нахождение за ее пределами, что является случаем индивидуалистов, «критичных умов» и современных свободных мыслителей; 2) нужно признавать в некоторых условиях жесткий предел, а в некоторых других — предел, который, напротив, может выполнять защитную функцию, 3) максимальная опасность отклонений и непонимания возникает тогда, когда «больше-чем-человеческое» прилагают к обычному индивиду и прежде всего к современному индивиду — за что мы не несем никакой ответственности». Здесь можно также процитировать поговорку: «Истина подобна отточенному клинку: она ранит, если ее не держат в ножнах».

Как видно, я внес коррективы в абстрактную теорию моего первого периода, не оставляя, впрочем, ее сущностных положений. В вышеупомянутом втором издании «Маски» я добавил новую главу, в которой, в частности, рассмотрел вышеуказанные опасности — она называется «Первобытность, одержимость и сверхчеловек». С одной стороны, я продемонстрировал регрессивное направление, свойственное современным тенденциям к примитивизму, отчасти имея в виду мир диких племен, но также и так называемое современное «возвращение к природе»; с другой стороны, я указал собственно на путь сверхчеловека Ницше и Достоевского, который может привести к краху, представленному одержимостью, если в предельной точке не происходит экзистенциального разрыва уровня и изменения полярности, связанного с изменением «трансценденции», взятом в «олимпийском» и недуалистическом, не теистически-религиозном, смысле. Эта область идей была развита далее в моей последней на данный момент книге — «Оседлать тигра» (1961).

Неслучайно это глава предваряла последнюю, озаглавленную «Магия в современном мире», в которой фокус исследования сместился к обнаружению у некоторых современных авторов и групп тех учений, которые в принципе говорили о «магии» в особом смысле — духовном и опытном. По сравнению с уже рассмотренными течениями это был уже иной уровень. Я проследил некоторые главные тезисы Элифаса Леви, Джулиано Креммерца (создателя в Италии «цепи» под названием Мириам, осуществлявшей свою деятельность с конца минувшего века) и Густава Майринка, автора романов, в которых эзотерическая мысль часто проглядывала в своей исключительной чистоте (поэтому, даже без упоминания своего имени, позже я перевел три его романа: «Вальпургиева ночь», «Белый доминиканец» и «Ангел Западного окна»; все они вышли в издательстве Восса). В этих течениях указывался «языческий путь к освобождению» — путь интеграции личности на основе активной аскезы, свободной от религиозных мифов и от моралистической озабоченности, с новым утверждением экспериментального принципа. Но оговорки, которые я здесь делаю, не относились к главному; они касались, например, предела, свойственного так называемым «церемониальным» формам (то есть использовавшим прежде всего ритуалы и формулы, с почти реалистической объективацией субъекта и сил) или «оккультистского» уклона, то есть дурной привычки говорить непонятно, ex cathedra и ех tripode[17], загадочным тоном и недоговаривая. Но в общем здесь можно было встретить главное требование: «высшая возможность… трансмутировать падшую человеческую личность в личность полубога, приобщенную к олимпийскому бессмертию» — соответствовавшая восходящему самопреодолению, на пути к подлинно сверхъестественному.

Однако главная оговорка, сформулированная мной, носила иной характер. Я отмечал, что подобный путь всегда был доступен только немногим. Часто неоспиритуализм делал из вульгаризованных им эзотерических учений просто суррогат религий — а иногда еще что-нибудь более удобное для современного человека, учитывая недостаток догм и каких-либо реальных обязательств. Как я с сарказмом говорил, если раньше доктрины сверхчеловека и инициации исповедовали женщины, теперь к ним добавились полумужчины, пенсионеры, гуманисты и вегетарианцы, не говоря уже о другом направлении — американизированной йоге и «оккультных» методах, сведенных к средству получения «твердого характера», улучшения здоровья, становления на путь успеха и так далее. Очевидно, что все эти побочные продукты находятся не выше, а ниже уровня позитивной регулярной религии. Я писал: «Бесспорно, человек имеет право стремиться к истине высшей, чем истина позитивных религий — истина экзотерического и набожного характера» — к той истине, к которой как раз и стремились авторы, рассмотренные мной до последнего момента. Но это право — «аристократическое право, единственное право, которое плебс не сможет узурпировать никогда — ни сейчас, ни в какую-нибудь другую эпоху», потому что оно обусловлено способностью «абсолютного преодоления». «Сегодня в большинстве случаев личность является лишь целью на горизонте, чем-то несуществующим, и стремиться следует в первую очередь к ней, а не к тому, что находится за ее пределами». Так как в этой своей книге я обращался к широкой аудитории, все это нужно было сказать.

Глава из «Маски» под названием «Возвращение к католицизму» может удивить некоторых читателей, потому что в ней впервые в моих текстах встречаются некоторая положительная оценка католицизма. В сегодняшнем возвращении к католицизму я выделил две формы. Первая свойственна неудачникам — тем, кто после пустого интеллектуализма, после бесплодного следования некоему пути, после печальных разочарований приблизились к католицизму, привлеченные его образом цельной и непреходящей системы. В таких случаях, как я писал, все «сводится к чистому чувству и потребности избавиться от бремени, уже ставшего непосильным, найти наконец авторитет, данную форму, устраняющую поиск, неуверенность, глубинную неудовлетворенность». Таким образом, в этих случаях объективное содержание и внутренняя ценность католической доктрины являлись лишь второстепенным вопросом. Если бы другая традиция являла те же признаки стабильности и авторитета с аналогичным комплексом таинств, она бы так же хорошо послужила этой цели. Естественно, «возвращение» такого типа меня мало интересовало. Оно имело регрессивный и эскапистский характер.

Однако я рассмотрел и противоположную возможность, опираясь главным образом на некоторые тезисы Рене Генона. Генон исходил из идеи внутреннего, трансцендентного единства великих позитивных религий, которые он интерпретировал как различные адаптации одного-единственного учения о сверхъестественном, обусловленные специфическим характером конкретных народов, областей и исторических периодов. В этом отношении нужно различать экзотеризм и эзотеризм. Экзотеризмом является все то, что имеет характер специфической принадлежности к одной традиции в ее конкретике, то есть обращается к массе. Эзотеризм, напротив, относится к внутреннему измерению, в котором данная традиция сообщается с Традицией в единственном числе на уровне, превышающем уровень простой набожности — то есть на интеллектуальном и метафизическом уровне. Поэтому на таком уровне становится возможным увидеть сущностное тождество символов, ритуалов и опыта в традициях, весьма разных в «экзотерическом» смысле. Масштаб различий может быть установлен только на основе меры, в которой такое тождество более