Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

бармен закуривает. Он все время упрекает себя за постоянное курение: от него страдают вкус и обоняние, а ведь это его рабочий инструмент! Но без табака он сошел бы с ума. К счастью, в «Ритце» курева сколько угодно. А что делают те, кто снаружи и кто уже два года получает табак по карточкам?

А простая пачка «Капрала» все дорожает…

5

Франк надеялся, что больше до конца вечера ничего не произойдет, но около десяти случился объявленный Старухой сюрприз: в бар с кислой миной пресыщенного интеллектуала пожаловал сам Арно Брекер в сопровождении жены-гречанки, жгучей стройной брюнетки, а также Эрнста Юнгера.

Твидовый клетчатый костюм-тройка, безупречный платок в нагрудном кармашке, лукавый прищур: бесспорно, капитан Юнгер выглядит шикарно. Рядом с ним Брекер не поражает ничем, кроме тщеславия. Франк поручает Лучано сделать для него «Кровавую Мэри». Но немецкий скульптор и его жена решительно возвращают коктейли за стойку. Им надо, чтобы напитки делал «сам бармен лично».

Отвратительно.

С другой стороны, обстановка, кажется, их вполне устраивает.

Брекер чувствует себя комфортно и говорит все громче. Заходит речь про Восточный фронт и все более настойчивые слухи о массовых убийствах евреев. Юнгер дает понять, что «на Украине и в Белоруссии какие-то мясники уничтожают целые деревни», а потом рассказывает странную историю. Русские солдаты в лесу, в окружении, замерзали и звали на помощь. Их обнаруживает рота немцев и собирается взять в плен, и тут русские открывают огонь по тем, кто мог облегчить их страдания.

– Это доказывает, что война дошла до полного озверения. Раненый дикий зверь первым делом пытается укусить того, кто приходит ему на помощь.

Когда через несколько минут Франк снова подходит к столу, на удивление разговорчивый Юнгер расписывает чете Брекер вечер, проведенный им накануне в «Комеди Франсез». Давали «Ученых женщин» Мольера. Франк догадывается, что рассказ частично предназначен и для его ушей, писатель словно тайком вовлекает его, Франка, в разговор с докучными спутниками.

– Удивительное дело: вся публика – и французы, и немцы – с одинаковым восторгом встречала шутки Мольера.

И заканчивает Юнгер вопросом, обращенным к Брекерам:

– Так неужели нам надо обязательно ненавидеть друг друга?

Брекер и его жена столбенеют. Франк улыбается писателю и без слов, одним взглядом благодарит его за то, что тот хоть чуточку приподнял тему войны над ужасной действительностью.

6

6 апреля 1942 г.

Вчера англичане уничтожили аньерский завод по производству каучука. Сколько погибших? Никто не знает: пресса ведет счет лишь советским потерям на Восточном фронте, да обещает к лету увеличение нормы продуктов, ну и празднует победу Эмиля Иде на трассе Зимнего велотрека. Обычно веселый, продавец в газетном киоске на площади Этуаль сегодня смотрит грустно. Париж поставлен на колени. Мимо киоска, толкая нагруженные тележки, проходят немцы. Готовятся в увольнительные, накупают подарки для родных, которые ждут за Рейном.

У Франка сегодня выходной, и он направляется в ресторан «Багатель»: Шпайдель пригласил на ужин. Лежащий в кармане аусвайс и место работы в отеле «Ритц» ограждают его от любых неприятностей, но не от угрызений совести. Они особенно мучают его у Порт-Дофин, где на лицах людей заметнее голод и уныние.

На их месте я бы ненавидел такого парня, как я, думает он, глядя на мрачнеющее небо. Хотя местом в «Ритце» он обязан только себе. Его привилегии завоеваны тяжелым трудом.

Неужели у Шпайделя нет других дел, как приглашать бармена из «Ритца»? Конечно, он обещал мне это еще в 1940 г., но разве помнят про такие обещания, если каждую ночь людям грозит бомбардировка?

Метрдотель «Багатели» сердечно приветствует Франка. Зал уже полон, Шпайдель сидит в глубине, в нише. Этот ресторан – постоянное место встречи деятелей французского кино. Здесь их вотчина. Сюда спешат Жаклин Делюбак, Фернан Грави, Даниэль Дарье, Жюни Астор, Вивиан Романс, Андре Люге, Сюзи Делэр, Пьер Френе. Доля французов среди клиентуры выше, чем у них «Ритце». Можно было бы вообще забыть про оккупацию, если бы не большой стол с офицерами вермахта, которые беспрестанно заказывают себе бутылки Pommery формата Magnum. Увидев входящего Франка, Шпайдель поднимается навстречу.

– Франк! Как поживаете?

Как обычно, униформа сидит на Шпайделе безупречно, его рука тверда, улыбка любезна. Франк отмечает, что тот чисто выбрит – должно быть, в конце дня еще раз зашел к цирюльнику. И все же под маской вежливости полковник чем-то озабочен.

– Франк, вы ничего не имеете против сухого шампанского?

– Конечно.

И полковник торжественно заказывает бутылку Krug 1911 г.

Бармен ловит заказ. Этот миллезим славен тем, что усиливает эмоции. И 1911 г. – знаменитый урожай.

– Вы заметили сейчас двойную радугу, как только дождь прекратился? – спрашивает Шпайдель. – Изумительно красиво. А вот это – чувствуете аромат?

Он достает из кармана конверт, внутри – срезанный цветок.

– Крокус из моего сада в Мангейме. Шесть дней путешествия по почте, а он все еще пахнет весной.

Франк подносит крокус к ноздрям.

Полковник прав, в этом аромате есть что-то неистребимо-волшебное.

– Это прислала моя жена. Кажется, присутствие капитана Юнгера сыграло со мной дурную шутку, я замечаю запах сирени, слушаю шум ветра в липах у отеля «Ритц»…

Прибывает бутылка Krug 1911 г. За что же он хочет выпить? Полковник в Париже уже почти два года, и Франк должен признать, что Шпайдель значительно облегчил ему жизнь. Он как-то смазал шестеренки, сумел задобрить Вдову и восстановил престиж бара; так что своим безлимитным пропуском он обязан именно Шпайделю. Он стал для бармена чем-то вроде охранной грамоты – и никогда ничего не требовал взамен.

– Ваше здоровье, Франк!

– Prost!

Для Шпаделя – крустад из устриц и антрекот из салернской говядины на ребрах, на гарнир – артишоки-пуаврад, тушенные в сидре. Франк выбирает яйца-пашот «Графиня» и крабовый плов с карри. Офицерский стол ведет себя все более шумно, французские кинематографисты усердно изображают веселье и поднимают бокалы, как бы участвуя в их вечеринке. Такой галдеж идеален для откровений, их беседу никто не услышит. Полковник берется за бокал, но не подносит его к губам.

– Дорогой мой, я не буду ходить вокруг да около, как говорите вы, французы. В среду я тоже уезжаю из Парижа. Переводят на Восточный фронт.

Вот значит как.

У Франка пропало всякое желание пить свой Krug. Это ни радость и ни печаль: он охвачен неодолимой тревогой. Так в окопах каждый раз увеличение пайка предвещало скорую атаку, и никто уже не радовался дополнительному куску сала, все думали о надвигающей кровавой бане. Надо было сразу догадаться, что это марочное шампанское предвещает одни