Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

как на место, где не только дети, но и всякий взрослый может научиться чему-нибудь полезному и необходимому, может провести праздничное время не за пустым развлечением, а за полезным занятием; словом… укрепляется взгляд на школу как на истинный рассадник всевозможного просвещения и образования»[490].

Некоторые представители духовенства имели опыт в таких профессиях, как пчеловодство, и могли передать его своим прихожанам. Государственные мужи всегда поощряли священнослужителей приобретать практические навыки, которые представляли бы интерес для крестьянства[491]. На самом деле духовенство было гораздо более подготовлено для того, чтобы обучать грамоте и говорить на религиозные темы. Крестьяне сами были способны обучать ремеслам, и многие из них участвовали в приходской школе как учителя, а не только как спонсоры.

Обучение ремеслам проводилось в приходских школах с момента их создания. Совместное производство продуктов питания и бесплатные услуги стали практиковать в отдаленных приходских школах просто по необходимости, но затем это распространилось и в школах более крупных приходов. С 1887 года Победоносцев призывал Совет министров предоставить казенные земли для содержания отдаленных церковно-приходских школ на Крайнем Севере. Государственный совет наконец принял закон от 12 мая 1897 года, который разрешал священникам подавать заявки на получение небольших участков государственной земли «для хозяйственных и педагогических надобностей училищ, а равно учащих и учащихся в оных». К 1901 году 7979 школам было предоставлено в общей сложности 10 341,3 десятины земли, которая обычно использовалась для производства продуктов питания для учеников и учителей[492]. В 1906 году московский инспектор опубликовал отчет о необычайно большой приходской школе, с более чем 120 учащимися, в Преображенском фабричном районе Москвы, где прихожане добровольно преподавали садоводство, а также переплетное дело, парикмахерское дело и ремонт обуви. Некоторые ученики впоследствии стали зарабатывать ремеслом, которому научились в школе. Общественный огород снабжал всех учеников овощами. И школьники, и их родители оказывали друг другу различные услуги[493]. Согласно синодальной статистике, с 1897 по 1903 год в 517 приходских школах преподавали такие ремесленные навыки, как переплетное дело, столярное дело и работа с металлом. В 1907 году базовым ремеслам, таким как вязание, портняжное дело и ремонт обуви, обучали в 5121 приходской школе[494].

Церковно-приходская школа служила не только распространению грамотности и практических навыков. Она создала такие же сети взаимопомощи среди мирян, какие прежде выстраивало для себя духовенство. Помимо поддержки преподавателей, члены сообществ приходских школ поддерживали друг друга. В 1906 году московский инспектор наблюдал случай, когда учащиеся одной школы Московского уезда в течение года приносили еду для бедного одноклассника[495]. Такая местная благотворительность иногда приобретала более крупный масштаб. В 1903 году многочисленными приходскими школами Звенигородского уезда было организовано благотворительное общество, получившее поддержку как клириков, так и прихожан. Оно предлагало одежду и еду бедным ученикам в 50 различных школах[496]. Добровольные усилия организаторов из духовенства вдохновляли и упрощали эти и другие виды взаимопомощи среди мирян, такие как обучение ремеслам и оказание услуг общинам приходских школ. Успех духовенства в привлечении мирян в проект церковно-приходской школы не только способствовал социальной поддержке духовного сословия. Он помог наладить участие в ассоциациях взаимопомощи за пределами конкретной общины как часть религиозной жизни православного населения.

Внутренняя миссия

Те же экономические процессы, которые сделали востребованными церковно-приходские школы, подорвали традиционную религиозную жизнь. Рост занятости в городах оттягивал прихожан и ресурсы из сельской местности. Крестьяне оказывались лицом к лицу с городскими пороками и радикальными идеями. Те, кто отправлялись на заработки в город, а затем вернулись в села, отказывались от сложного цикла постов и праздничных дней, который прежде упорядочивал приходскую жизнь. В начале XX века сельские священники уже сообщали о проявлениях вражды против религии, таких как насмешки пьяных во время крестных ходов[497]. Один священник сетовал: «Жизнь в деревне – монастырь, а в столицах – Вавилон… Как вода с гор стремится в долину, так и безнравственность из столиц переходит в деревни, а потому и в деревнях древние благочестивые обычаи и нравы начинают ослабевать»[498]. «Монашеское» благочестие деревни было особенно уязвимо перед вызовами современного общества. В 1906 году один сельский священник Тверской епархии писал, что вера его прихожан была невежественной: «Хотя не имеют сомнений в вере, но за то и не испытывают и не исследывают своих обычаев и убеждений. Все знакомство их с правилами веры ограничивается знанием только немногих молитв и то без надлежащего понимания, а потому и естественно, что суеверия часто искажают их скудный запас понятий о Боге, вере, жизни и природе»[499]. Такая неосознанная вера была уязвима перед радикальной антирелигиозной мыслью, которая в ходе индустриализации распространялась по всей российской деревне рабочими-мигрантами и политическими активистами. В отчете консистории 1906 года один священник описал выступления ораторов социал-демократов и эсеров в сельских общинах Твери: «На собраниях высказывались крайние политические учения, народ призывался к вооруженному восстанию, захватам чужой собственности, неповиновению властям, неплатежу податей; духовенство и весь строй церковно-приходской жизни нагло поносились. Некоторые из прихожан, в особенности молодые люди, проживавшие ранее на фабриках и заводах, соблазняются злыми речами смутьянов»[500]. К концу XIX века священнослужители и церковные публицисты начали призывать пастырей вести «внутреннюю миссию» среди православных верующих, чтобы укрепить их веру против подобных идеологических вызовов[501]. Статьи в епархиальных изданиях были посвящены образованию и внебогослужебным беседам как основным инструментам внутренней миссии[502]. Однако эффективность этих инструментов зависела от участия мирян. Успех внутренней миссии, как и успех приходских школ, зависел от стремления все более мобильного и любознательного населения страны к образованию.

Многие священники обнаружили, что они могут более эффективно влиять на понимание мирянами веры и современного мира именно в образовательной сфере, а не в литургическом контексте. Частично это было связано с регулированием Синодом произнесения проповедей в приходских храмах. Как предписывалось в своде синодальных указов 1885 года, священник должен был проповедовать «о почитании властей и особенно высшей Царской Власти, о должностях всякого чина, стараться при этом искоренять суеверие, вкоренять в сердца страх Божий»[503]. Чтобы предотвратить отклонение от этой формулы, все священники были обязаны представлять свои проповеди перед их произнесением на утверждение своему благочинному в письменной форме. Во время произнесения этих заранее одобренных проповедей священникам запрещалось жестикулировать, плакать или смеяться[504]. Такая цензура сводила на нет действенность проповеди. Как докладывал один благочинный в тверскую консисторию в 1906 году: «Сказывание проповедей, написанных по назначению, по общепринятому плану, написанных слогом