Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов

…А потом его привозят, разыгрывается сознание, обмывают, обряжают, как там все это всегда делается, и кладут в гроб, крышка которого уже не будет стоять в подъезде, как это было раньше, а будет прислонена к стене в коридоре его квартиры, и любой вошедший в нее сразу ее увидит и помрачнеет, примет скорбно-печальный образ и нехотя, повинуясь закону всеобщего приличия, направится к покойнику, чтобы отдать ему последний долг. А покойник уже в гробу, который водрузили на стол, тот самый стол, за которым часто собирались шумные и радушные гости и за которым дети всегда делали уроки, потому что стол был удобный: широкий и крепкий, было где расположиться учебникам, ручкам, краскам, компьютеру, конфетам, булкам, жвачкам, огрызкам… да чего только на нем не было. Все это создавало такой радостный хаос, глядя на который хотелось жить, жить тихой, спокойной семейной жизнью, в которой никогда не может быть такого, как сейчас.

А сейчас гроб, вокруг которого судорожно юлит всякая нечисть: родственники, друзья, знакомые и даже незнакомые, какие-то чужие постные лица – им-то что здесь надо, кто их позвал?.. Всех встречает эта моя безутешная жена, с ног до головы окутанная трауром, с черным лицом, непроницаемым ни для какого добра и света. Нет, она не встречает, она лежит в соседней комнате, не в силах приподняться и сказать хоть какое-то слово. Ей сделали укол, ее напичкали транквилизаторами, она не в состоянии что-то понимать. Только тихий непроходящий стон-плач, похожий на какое-то нечеловеческое гудение, доносится из ее груди. Такая истинно черная вдова, с почти мертвым лицом, оплакивающая своего дорогого мужа, о котором она скажет самые искренние и правдивые слова, выгравировав их на его могильной плите и раскрасив ими быстро портящийся венок.

А может, и нет, может, она будет бодра и энергична, лишь с темной узкой повязкой на голове, делающей ее привлекательной и даже соблазнительной. Может, она, как всегда, будет добродушна, приветлива, весела и, возможно, с тайной мыслью, что наконец-то избавилась… И с еще более страшной мыслью, понять которую ему трудно и невыносимо, потому что она связана с ее радостью оттого, что он умер. Да-да, именно радость от его смерти, такая едва уловимая тайная радость, что он умер. Она, конечно, не хотела его смерти, искренне не хотела и в самом страшном сне не могла себе это даже представить, но, услышав по телефону, что это свершилось, в самый-самый первый миг, когда еще не пришел обычный для таких случаев ужас оцепенения, когда еще не пришло осознание, что ее настигло страшное горе, так вот в этот самый первый, бесконечно малый (и поэтому бесконечно большой) миг она почувствовала какую-то запредельную небесную радость.

Этому нет никаких доказательств, но Неф почему-то был уверен, что это будет именно так. Что его жена, узнав о его смерти, обрадуется этому; ее словно обожжет ледяная сказочная благодать и одновременно жгучее сладострастие скорби, которое она будет испытывать долгое время, наполняя свою пустую жизнь явным и самодостаточным смыслом.

«Почему же мне захотелось увидеть ее горе?» – подумал Неф, став перебирать в сознании возможные реакции на его смерть родственников, друзей, знакомых. Их было много, поэтому воображение разыгралось достаточно пылко и красочно. Такая завлекающая психо-моральная игра – видеть лица сослуживцев, соседей, дальних родственников, скованных одной тягостной ситуацией, вынужденных переносить и выносить ее, выносить с максимальным проявлением искренних чувств. Кто-то плачет уже в подъезде, а за окном вечереет, и вдали раздается скулящий собачий лай. Даже и не лай, а тот самый вой по покойнику, чье зримое присутствие так явно обнаружило себя на четвертом этаже блочного девятиэтажного дома, в сто двадцать пятой квартире, в которой собрались те, кто завтра будет выносить это мертвое тело вон, в бесконечную глушь далекого лесного кладбища, где скопилось несметное множество таких же несчастных, в глубоком недоумении и тоске навсегда замерших в холодной и мертвой утробе земли.

И еще вспомнил Неф Сонечку, прозрачное неземное создание, ту совсем еще юную, красивую и обворожительную девушку, с которой некоторое время назад (да не так уж и давно!) у него были самые что ни на есть отношения. Они сами часто называли это любовью, радуясь ее чуду и какой-то волшебной неуместности, делавшей ее еще сильнее и желаннее. Вот она пробирается, словно крадется меж всех этих лиц и гробов, неуместных венков и свечей, как тень, как воздушное облако, оставляя всех в глубоком и тупом недоумении: «Кто это?», «Откуда она здесь в такой час?», «Кто позволил?», «Вон!»… Траурное приличие нарушено таким вероломным вторжением преступного эроса. Вот она, настоящая схватка Эроса и Траура, у самого края гроба, в котором тлеет тело любимого.

Но, преодолевая это, уже ставшее злобой, недоумение, она просачивается через этот чугун скорби, и на лице ее нет скорби, скорее, удивление, подернутое легкой, игривой усмешкой, как бы отменяющей всю эту скучную, тягостную и ненужную процедуру, которую затеяли все эти злые и чужие люди, решившие меня похоронить. Ей плевать на разложение, которое, несмотря на дорогое и качественное бальзамирование, оплаченное женой, уже начало свою скверную работу, превращая живые и здоровые органы просто в гнилье, которое со временем станет ничего не значащим прахом. То есть пылью, которой мы все дышим и с которой незадачливые хозяйки и поборники чистоты пытаются всегда безуспешно бороться. Но пыли всегда много в мире, потому что в мире всегда много смерти. Теперь-то понятно, откуда пыль.

И вот она, эта Сонечка, подходит ко мне, наклоняется прямо над гробом и целует меня крепко в губы, нет, впивается в них, как безумная наркоманка, опьяненная сладострастием нашей тайной любви. А вокруг шум ропота и возмущения, негодование и протест. Вокруг крики ужаса, переполох, рыканье и лязг ножей. А мне легче, мне значительно легче, я больше не чувствую этой трупной скованности своих членов, я больше не чувствую себя покойником, я чувствую себя каким-то вечным человеком, вдруг обретшим вечное счастье. И так же крепко обнимаю ее и укладываю рядом с собой в гроб. И мы лежим в одном гробу, радостные и счастливые, на этом ложе любви, веселые и окрыленные, смотрим сквозь потолок и видим звезды, бесконечное количество звезд и миров, вихрем кружащихся в бескрайних просторах непостижимой вселенной. И нас охватывают восторг и блаженство. Ведь нас сейчас похоронят, похоронят вместе, но мы не сгнием, как все, под землей, нам помогут звезды, и мы выберемся из этой темницы и сбежим, сбежим в другой