Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

прекрасные женщины и веселые матросы, хитрые коммерсанты и бесстрастные чиновники, портовые грузчики, бродяги, ловцы удачи, корректные банковские служащие, полные горечи от постоянного соприкосновения с чужими деньгами, горластые зазывалы, торговцы запретными наслаждениями, кочегары, ремесленники, люди, украшающие жизнь, но сами не нажившие ни полушки. И звучал голос старика: «Наш город был грешен, но кто безгрешен на этой земле? Он не заслужил смерти, он должен жить!..».

И он будет жить, этот город, спасенный от гибели ценой любви и веры жалкого, нищего старика!

Что-то очень большое и важное для себя нашел я среди развалин Суакина.

Нашу следующую поездку мы предприняли в Вад-Медани, столицу провинции Голубой Нил.

Две великие реки несут свои воды по землям этой провинции: Голубой и Белый Нил, но она избрала себе имя Голубого Нила. Это самая богатая провинция Судана, опора его экономики, источник надежды, прообраз будущего. Всем этим провинция обязана знаменитому Проекту Гезира. Спокон века в половодье уходили в пустыню и поглощались песками нильские воды. Люди давно ломали головы, как бы сохранить бесценные воды и орошать землю в пору созревания урожая. В канун первой мировой войны был создан проект по искусственному орошению земель «междунилья», вскоре началось строительство плотины и огромного водохранилища. Но лишь через семь лет приступили к осуществлению проекта во всем объеме, для чего была создана объединенная судано-английская компания при участии местных землевладельцев. И вот стала плотина на Голубом Ниле, возникла система оросительных каналов, и на восьмистах тысячах федданов земли, отторгнутой у пустыни, забелел хлопчатник, дающий высококачественный длинноволокнистый «египетский» хлопок.

В 1950 году истек срок английской концессии, и Гезира была национализирована, во главе Проекта стало правление: совет и администрация. Хлопок уже не является единственной культурой, хотя и сохраняет свое ведущее положение, — значительные площади отведены под кукурузу. Для собственных нужд здесь сеют зерновые, рис, а также кормовые травы, позволяющие развивать животноводство.

Обо всем этом нам рассказал главный директор Проекта доктор Хусейн Идрис, самый красивый человек, какого я когда-либо видел в жизни и на экране: почти двухметрового роста, косая сажень в плечах, с тонкой талией, с лицом смуглого бога, с волевым сопряжением прямых, стрельчатых бровей и гордо-тонкого переносья, с мягким абрисом рта; когда он разговаривает, обнаруживается нежно-алый подбой нижней губы. Доктору Идрису лет тридцать пять, он агроном по специальности, окончил Хартумский университет. И вся остальная администрация Проекта состоит из суданцев, в большинстве своем получивших образование на родине. Здесь имеются несколько научно-исследовательских лабораторий, в них работают суданские ученые и специалисты. Когда-то, покидая Гезиру, англичане были уверены, что их призовут назад: разве справиться арабам с таким сложным, гигантским хозяйством! Не призвали. Судан вырастил свою интеллигенцию и смело доверил ей руководство главным экономическим узлом страны.

Конечно, ни цифры, ни голые факты не могут дать представления о том чуде, каким является Гезира для Судана. Но даже на маленькое наше путешествие из Хартума в Вад-Медани пал отсвет этого чуда. Двести километров тащились мы на машинах по пыльному бездорожью вдоль не достроенного американцами сквернейшего шоссе, изнемогая от духоты, потому что нельзя было открыть окон из-за пыли, и все равно густая, жаркая, горькая пыль проникала сквозь какие-то щели, хрустела на зубах, забивала носоглотку и уши, превращала в грязный жемчуг капли пота на лбу, и липла к телу рубашка, а брюки и пиджак — хоть выжимай, и, как в бреду, мелькнул погребенный под пылью городок, и опять пустота, населенная лишь пылью, и какой-то пыльный сон объял меня, а когда я проснулся от тишины, прекратились толчки, качка и сотрясение машины — кругом были прозрачность, свежесть, зелень, кусты акаций с шипами, как гусарские шпоры, эвкалиптовые леса, порхали дивные птицы: красногрудые кукурузницы, названия других — лиловых с палевым, темно-зеленых с синим, сплошь оранжевых — я не знаю, и печальными монументами застыли плешивые задумчивые марабу, повесив длинные носы, и величаво брели коровы с маленькими головами и круглыми горбиками зебу — и все это породила желтоватая полоска воды — неширокий канал, стрелой уходивший за горизонт. Но лучше я выражу свои впечатления в библейской манере Абу-Бекра:

— Мы ехали — и не было ничего. Мы приехали — и стало все: растения, звери, птицы, ибо есть вода, а вода — это источник жизни.

Да, вода — это два хороших урожая в год и реальная возможность добиться третьего. Это фруктовые сады и эвкалиптовые леса, это тучные стада коров и буйволов, это отары овец, это поселки, созданные по проекту суданских архитекторов; это тяга к образованию, отсюда столько чисто, даже нарядно одетых школьников, столько щеголеватых веселых студентов педагогического техникума; это повышенные культурные интересы — нигде нас так не эксплуатировали клубы выпускников, как в Вад-Медани, столице провинции. Особенно запомнилась мне одна встреча. Большую часть аудитории составляли седобородые шейхи: богатые купцы — тонкие ценители литературы, иные и сами пишут. В разгар увлекательного разговора шейхи вдруг извлекли молитвенные коврики, расстелили их на земле и стали молиться, обратив к востоку тонкие, точеные лица. Но один из старцев, торговец мануфактурой, потрясенный северным обаянием Елены Стефановой, расположил коврик как-то косо, чтобы не терять из виду стройных ног переводчицы.

А еще мы ездили в эвкалиптовый лес поглядеть на зеленых мартышек. Это довольно крупные блекло-зеленые обезьяны с белыми бакенбардами. Я впервые видел обезьян не в стойловом содержании. Они резвились среди огромных, наособь стоящих деревьев в просквоженном солнцем лесу без травы и подлеска и позволили вволю налюбоваться собой, а затем с небрежной грацией взлетели на деревья и в свою очередь стали наблюдать нас. Убежден, что у них осталось неважное впечатление. Верно, они решили, что двуногие, бесшерстые, грузные и неловкие существа — их убогие предки, которые еще недопроизошли в обезьян. Эти существа шли тяжело и медленно, то и дело спотыкаясь, ничего не видя вокруг, даже горящих из листвы насмешливых глаз, потом они сунули в рот какие-то белые трубки, задымили и стали кашлять от дыма и плеваться. В доверчивой глупости недообезьяны сложили под деревом бананы и апельсины, не понимая, что их запасы станут добычей ловких хозяев леса, забрались в клетки на колесах и, окутавшись вонючим дымом, укатили из блаженной прохлады леса в зной и пыль.

Зеленые бандарлоги вдосталь посмеялись над нами и вмиг растащили горушку фруктов…

Уже на закате мы увидели чудовище. Оно появилось на песчаном бугре, поросшем низкой жесткой травой, не то птеродактиль, не то археоптерикс, изогнуло гибкую шею и закинуло голову, задрав к небу гигантский клюв с