Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

занес заразу — ведать не ведаю, но все мальчишки класса с утра до ночи упражнялись в нелегком искусстве. Я довел до отчаяния мою бедную мать, она не расставалась с мокрой тряпкой на голове. Не столько бесконечный потреск ее угнетал, сколь горестное открытие, что она дала жизнь полуидиоту. И вот спустя столько лет мое детское упорство было вознаграждено. Осушив стакан скотча с содовой, я подскочил к жениху и на высшем уровне исполнил обряд пожелания добра и удачи. «Будь счастлив, друг, мир и радость твоему дому!» — протрещали мои неотвыкшие пальцы у его затылка. Успех превзошел ожидание, суданцы никак не ожидали подобной прыти от европейца.

Подбежал фотограф и снял нас с нескольких точек. Фотографирование на свадьбе тоже возведено в ранг ритуала: нас еще около десятка раз вызывали фотографироваться с молодыми при участии то подружек невесты, то друзей жениха, то почетного гостя и родича Абдаллы аль-Амина, то в окружении детей — их было тут едва ли не больше, чем взрослых. Дело считалось настолько серьезным, что даже невеста, изменяя своей каменной неподвижности, прихорашивалась медленными, плавными, как под водой, движениями.

На утоптанной земле посреди двора не прекращались танцы. Оркестр играл твисты, мамбо, шейки, и под будоражащую эту музыку на кругу трудились девочки от восьми до двенадцати лет: в белых платьицах, модно причесанные, при сережках, в туфлях на высоком каблуке. Одна из них, некрасивая, сутулая, большеротая, но с яркими, огненными глазами, танцевала мастерски. Она словно предчувствовала, что в жизни ей придется брать не внешностью, а чем-то другим, и поражала присутствующих недетской ловкостью вызывающих, ломаных движений. Остальные были завидно старательны и по-щенячьи неуклюжи. Я впервые заметил, что у девочек ступни непомерно велики. Когда на них сандалеты или тапочки, это не бросается в глаза, но модные туфли на шпильках подчеркивают смешное и трогательное большестопие маленьких дам.

На площадку вышел еще один танцор: черный, курчавый, очень модный кавалер лет четырех — и принялся ввинчиваться в землю — оркестр играл твист. Потом он так же истово трясся в шейке, корчился в мамбо. Видит бог, он не был маленьким Лифарем, Нижинским или Вахтангом Чабукиани, но его трудолюбие и самоотдача вызывали уважение.

Традиционный национальный женский танец — позже, в одной из деревень, мне назвали его «танцем верблюда» — исполнили три самые красивые подруги невесты.

Этот танец содержит минимум движений: под еле приметный переступ все сильнее прогибается позвоночник, вытягивается шея, закидывается голова, и необъяснимо грозно и мощно вздымается, как опара, грудь. В танце сочетается нечто маняще-женское с целомудренно-материнским. Грудь — животворный источник, дарящий желание любимому, а равно и пищу рожденному любовью. Опаляющую силу этого танца невозможно передать словами, его надо видеть. Несколько девочек, в том числе большеротая дурнушка, старались подражать движениям взрослых женщин и что было мочи таращили свои плоские, цыплячьи грудки. Впрочем, у дурнушки и тут что-то получалось, талант заменял ей плоть.

«Танец верблюда»

Свадьба

А на женской половине не прекращалось волнующее брожение: одни уходили, другие приходили, третьи перемещались с заднего плана на передний, все в нарядных, чудесных оттенков тобах, в бусах, ожерельях, браслетах, шоколадные, и почти черные, и слабой желтизны слоновой кости, и орехово-смуглые, и совсем светлые, даже бледные, с подрумяненными щеками. Судан — страна переходная от арабской к Черной Африке. Арабский и негроидный типы дают здесь бесконечную гамму сочетаний, я никогда не видел столь дивного калейдоскопа. Но вот появилась громадная, как башня, женщина в фисташковой тобе поверх бледно-розового платья, на плоскостях ее лица цвета эбенового дерева электрический свет мерцал, словно лунное отражение на воде, в ноздре сверкало серебряное кольцо, в ушах — обручи сережек, на крутом всхолмье груди покоилось тяжкое золотое ожерелье. Прекрасная великанша разломила тесный круг женщин, заняла свое место, повернулась лицом к танцевальному кругу, улыбнулась, показав кипень зубов и малиновую пещеру зева.

Я все ждал, когда же появится хоть один пьяный, и наконец он возник на круге — шутейный человек в желтом, расстегнутом до пупа халате и полуразвившейся чалмушке. А лицо доброе, растроганное, без всякого хмельного нахальства. Он стал дирижировать оркестром, не обратившим на него никакого внимания, прищелкивать танцующим, потом и сам немного покружился. К нему подбежал дружка жениха и со смехом увлек за собой, будто желая показать что-то занятное. Все чинно, мягко, благородно, пьяный не испортил свадьбу, напротив, придал ей недостающую краску.

Между тем усталость, острота дневных впечатлений, слабо разбавленное виски, духота ночи, набитой звездами, как решето черешнями, сытная еда — нас беспрерывно потчевали, — недоступная прелесть чужого счастья, груз лет и переживаний, к ночи становящийся непосильным, окончательно доконали меня. Мачавариани уехал еще раньше, у него была назначена встреча с каким-то лингвистом. Я попросился домой. Перед тем как началась прощальная суматоха, я в последний раз с необыкновенной отчетливостью увидел всю свадьбу с луной и звездами вверху, дувалами и деревьями округ, увидел невесту в ее печальной сосредоточенности на пороге неведомого, устало-счастливого жениха, улыбающегося Абдаллу в кресле на колесиках, симпатичного пьянчужку в желтом расстегнутом халате, неутомимо пляшущих детей, великолепных женщин во главе с доброй великаншей, увидел красоту, грацию, нежное достоинство всех этих людей и запомнил на всю жизнь…

Накануне нашего первого путешествия по стране мы побывали в одном литературном доме. Сам хозяин дома никакого отношения к литературе не имел и, похоже, не слишком жаловал это занятие, он человек деловой — специалист по обуви. Надо полагать, специалист хороший, ибо построил от трудов своих превосходный коттедж в аристократическом квартале близ аэропорта и живет на широкую ногу со своей семьей, слугами, золотыми рыбками в аквариуме, птицами в клетках, газелью на привязи посреди зеленой лужайки перед домом. Он любит свое дело, жену и детей, охоту и рыбалку, но еще он любит хорошую компанию, застольные песни, разговоры и крепких на спиртное собутыльников. Поэтому он охотно делит общество друзей и коллег своей жены, писательницы-очеркистки, очаровательной Хадиджи. Эти люди — литераторы, поэты, журналисты, редакторы журналов, а еще тут бывают парламентарии, художники, артисты — люди компанейские, острые на язык, с немалым жизненным опытом.

Наше появление в этом нарядном, щедром и гостеприимном доме началось с маленького происшествия. Я только успел поздороваться с хозяевами и немногими гостями, как маленькая газель, взяв разбег, изо всех сил боднула меня в живот. Быстрота реакции, сохранившаяся во мне с той далекой поры, когда я играл в