Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

крюком на конце. За шумом машины не слышен был дьявольский хохот, но я убежден, что чудовище хохотало, его крылья приподымались, сотрясаемые адскими раскатами. Лишь потом я смекнул, что в нем, может, и метра не было, это холм, кровяная подсветка, игра теней наделяли его громадностью.

— Кто это? — потрясенно спросил я Абу-Бекра.

Он не спеша обернулся.

— Птица, — сказал важно.

И я подумал, что величавая манера нашего спутника порой идет просто от незнания родной природы. Но осуждать его за это я не имею права. Откуда взяться пришвинскому дотошному любопытству ко всяким птицам, зверушкам, жукам и травам, когда существует столько неотложных проблем: вода, бедуины, неграмотность, груз пережитков, одиночество юношей, которым вековые предрассудки не позволяют подступиться к девушкам, что уродует их психику и физиологию, да и мало ли о чем еще нужно писать!.. А название чудовища я все-таки узнал: китоглав…

Поездка на запад в провинцию Кордофан, знаменитую славным историческим прошлым, полным безводьем — на всю огромную территорию ни реки, ни озера, ни даже ручья, — гуммиарабиком и растением каркаде, напомнила мне далекие фронтовые дни. Когда после контузии и демобилизации из армии я стал работать беспогонным военным корреспондентом мирнейшей газеты «Труд», я точно так же добирался до переднего края. Сперва второй эшелон: Политуправление фронта, при котором располагался корреспондентский корпус, затем армия, дивизия, полк, батальон и, наконец, окопы. На армейском языке это называлось «спуститься до отдельного бойца». Наше путешествие строилось тоже поэтапно: прилет в столицу Кордофана, славный город Эль-Обейд, где зачиналось махдистское восстание, оттуда легковой машиной в уездный центр Бара, затем грузовиком в село Аль-Башира и, наконец, деревенька Тейиба и там контакт с «отдельными рядовыми бойцами» суданской жизни — феллахами.

Отцы провинции Кордофан еще не имели дела с советскими писателями, и, поскольку по природе своей они люди широкие, гостеприимные, щедрые, к тому же любящие литературу, они решили, что лучше перебрать, чем недобрать. У трапа самолета нас ждали в парадной форме и белых пробковых шлемах, при всех регалиях, с наборными — кость с деревом — стеками под мышкой губернатор, полицмейстер и все главные сановники провинции. Я уже опасался, что придется принимать парад войск, но, к счастью, обошлось, и мы просто обменялись приветственными речами. Сходная церемония повторилась на уровне уездного начальства, когда мы прибыли в город Бара, а в селе Аль-Башира нас встречали вожди племен и шпалеры школьников с цветами в руках. Девочки в белых платьицах, мальчики в шортах и белых рубашках. Лишь в Тейибе, куда мы приехали в базарный день, обошлось без торжественных встреч — на переднем крае не до церемоний.

Все остальное было на том же отменном уровне: когда надо было перейти улицу, подавались машины; белозубый молодой губернатор уснащал свои речи, обращенные к нам, — вязью восточных стихов, не отставал от него очаровательный полицмейстер, прием следовал за приемом, и я начал чувствовать себя Хлестаковым. Верно, нечто сходное промелькнуло в совестливой душе Мачавариани. Я услышал, как после очередного завтрака (четвертого за день) он бормотал про себя:

— Отличный лабардан, господа!.. Отличный лабардан!..

После знакомства с Эль-Обейдом, с его богатейшим базаром — там идет обширная торговля скотом: коровами, буйволами, козами, овцами, почти неотличимыми с виду от коз, ягнятами, домашней птицей, а также осликами и верблюдами, — с музеем махдистской славы, хранящим старинные мечи и ружья повстанцев, а также простые деревянные копья, топорики и щиты; после визита в управление тюрьмы — там нас одарили стихотворным сборником старейшего местного поэта; после встречи в клубе выпускников, после осмотра единственного в своем роде водохранилища, существующего за счет артезианских вод, мы отправились в уездный центр Бара.

Здесь за вкусным и обильным обедом у градоначальника мы познакомились со многими видными местными людьми: гражданскими и полицейскими чинами, вождем племени, директором школы и уездным врачом, симпатягой Хуссейном, пригласившим нас к себе в гости на вечер. Хозяин дома простер свое расположение к нам до такой степени, что вопреки обычаю провел на женскую половину и познакомил со своей женой и детьми.

Дорога между Барой и Аль-Башири, столь отчетливо существующая на карте, в действительности занесена песком, пришлось нам сменить легковые машины на грузовики. Для поездки через пустыню используются обычно специальные грузовики с усиленным мотором, рустированными шинами, передними и задними ведущими колесами, но таких машин не оказалось в наличии. Боясь застрять, шофер наш, молодой губастый парень в шортах, свернул с укрытой песчаной пылью дороги на целину и шпарил напролом сквозь кусты акаций. Мы подняли стекла, чтобы спасти глаза от вооруженных острыми шипами веток, с дикой силой хлеставших по машине. Нас заносило, швыряло из стороны в сторону, раз-другой машина описала полный поворот вокруг своей оси и лишь чудом не опрокинулась, мы увлекали за собой пыльное облако, нами же рождаемое, и в нем исчез простор. Мы мчались в непроглядной желтоватой мути, оглушительно барабанили ветви акаций по лобовому и ветровому стеклам, по крыльям и дверцам кабины, будто грузовик расстреливали из пулеметов.

Случалось, мы оказывались на твердом, пыльное облако сворачивалось клубком у колес, возникала большая зелено-желтая круглая пустота, обведенная дымчатой синевой гор. И раз эту плоскую пустоту населили в отдалении грязно-серые зонтики. Миг — и зонтики словно ветром сдуло. Я успел приметить, прежде чем они исчезли, что у них сверху отросло еще по ручке. Бог мой, да ведь это же страусы!..

В близости Аль-Башири начались бахчи с бледно-зелеными арбузиками величиной с кулак, мы нещадно давили их, и водитель счел нужным пояснить, что убытку тут большого нет — арбузы сажают лишь для семечкового баловства. На полях работали женщины в ярких одеждах, порой мелькали деревеньки непривычного для нас обличья: круглые хижины с заостренной крышей. Высились толстоствольные, с твердой корой деревья, что служат водными резервуарами: сердцевина ствола выдалбливается, в период ливней там скапливается дождевая влага. Это нисколько не вредит жизни деревьев, а вода остается свежей, чистой и прохладной…

В Аль-Башири, большой, широко раскиданной деревне, нас приветствовал староста, пожилой человек с редкой бородкой и усиками на туго-морщинистом, многоопытном лице.

— Писатели? — переспросил он хрипловатым от курения голосом. — Что ж, отлично! Хотя, по чести, нам нужны насосы, а не песни.

В справедливости его слов мы не замедлили убедиться. Неподалеку от нас феллах занимался поливом своего огорода. Перебирая руками измочалившуюся веревку, он нагибал коромысло высоченного колодца-журавля, неотличимого от рязанских собратьев, и ведро далеко в глубине находило воду; феллах мерными, неторопливыми, рассчитанными движениями подымал ведро и опорожнял над лотком. Вода сбегала с лотка в длинный желоб,