Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне

не умолкая, хотя явно ничего не видел и не слышал в тот день. Опять-таки, повествуя о некоем известном поединке, он всегда описывает, как падал, постоянно изыскивает возможность рассказать, как получил серьезный удар дубинкой, отправившись на свидание с дамой.

Мне бы не хотелось, чтобы наш придворный рассказывал подобные глупости. Вместе с тем мне кажется, что, если выпадает случай высказаться по теме, в которой он совершенно не разбирается, ему следует избегать участия в обсуждении. Если же продолжают настаивать, чтобы он высказался, то лучше сознаться в своем невежестве, чем потом открыто подвергаться общественному обвинению в некомпетентности.

Таким образом ему удастся избежать постоянных порицаний, какие нам доводится слышать. В отношении тех, кто неосмотрительно бросаются участвовать в том, что им неизвестно, не признаваясь в этом, приведу следующий пример. Мне знаком один превосходный музыкант, который, оставив музыку, предался сочинению стихов, полагая, что и здесь он достигнет успехов. Напротив, все смеялись над ним, и теперь никто даже не хочет слышать и его музыку.

Другой человек, считавшийся весьма известным художником, охладел к искусству, в котором ему не было равных, и начал изучать философию. Здесь он создал столь странные концепции и выразил их в столь причудливых образах, что его искусство оказалось невостребованным. Подобных примеров можно привести множество.

На самом деле встречаются и такие, кто отличаются в чем-то, но своим главным занятием делают другое, в чем, правда, разбираются. Но все время изыскивают возможности, чтобы проявить себя в том, в чем они искусны, и делают это элегантно.

Когда им доводится бывать в обществе, те, кто видят, как они прекрасно владеют тем, что не является их профессией, думают, что они могут продвинуться гораздо лучше в том, что является их основным делом. Такое умение, сопровождаемое разумными доводами, кажется уместным».

40. Тут вмешался синьор Гаспаро Паллавичино: «Сказанное вами кажется мне не умением, а простым обманом, в равной степени полагаю, что так должен поступать человек, обладающий достоинствами».

«Это приукрашивание, которое оттеняет то, что делает человек, – возразил мессир Федерико, – но никак не обман, и поэтому его никак нельзя порицать. Разве вы скажете, когда один человек наносит другому укол во время фехтования, что он обманул его? Просто один человек оказался искуснее другого.

Ведь если у вас окажется драгоценность, красивая даже без огранки, а потом она попадет в руки хорошего золотых дел мастера, который с помощью искусного обрамления делает его еще прекраснее, разве вы скажете, что золотых дел мастер обманывает тех, кто видит ее?

Мастер заслуживает похвалы за свой «обман», потому что благодаря здравому смыслу и своему искусству часто добавляет изящества и красоты слоновой кости или серебру или оформляет красивый камень, облачая его в чистое золото. Следовательно, не станем говорить, что мастерство, или «обман», как вы его называете, заслуживает порицания.

Вовсе не подобает человеку, уверенному в том, что он делает это хорошо, изыскивать всякую возможность, чтобы различно проявить себя, и в то же время лицемерно скрывать то, что сам он считает не заслуживающим похвалы.

Разве вы не помните, что даже и без всякого повода король Фердинанд изыскивал возможность все время появляться в своем дуплете. И все только потому, что чувствовал себя в нем весьма расторопным. Зная, что его руки не отличались красотой, редко или почти никогда не снимал перчатки. Только немногие знали о его уловках.

Мне как-то довелось читать, что Юлий Цезарь любил носить лавровый венок, скрывая свою лысину. В подобных случаях надлежит быть весьма осторожным, прибегая к здравому смыслу, чтобы не переходить границы. Иначе получится так, что, избежав одной крайности, человек совершает другую ошибку, и там, где он рассчитывает на похвалу, удостаивается порицания.

41. Получается, что в нашей жизни и в общении безопаснее руководствоваться особой проницательностью, по правде говоря являющейся огромным и мощным заслоном против зависти, которой нам следует стремиться избегать, как только можем. Более того, мне бы хотелось уберечь нашего придворного от того, чтобы его называли лгуном или хвастуном, что случается даже с теми, кто вовсе не заслуживает подобных прозвищ.

Пусть в своих разговорах он не выходит за границы разумного, не говоря того, что может оказаться ложным. Как те, кто говорят о чудесах, стремясь придать им такой вес, чтобы все поверили в любую сообщаемую ими неправдоподобную новость.

Устанавливая дружеские связи, стремясь добиться расположения своего нового друга, некоторые в начале отношений уже в первый день клянутся, что разговаривают с ним так, будто в целом мире нет никого, кого бы они больше любили, говорят, что они охотно бы умерли за него, и прочие вещи, ничем не подкрепляя свои слова. И когда расстаются с ним, притворяются, что плачут, и даже не могут ничего сказать, так они опечалены этим событием. Поэтому, стремясь показать себя страстно любящими, на самом деле оказываются лжецами и глупыми льстецами.

Слишком долго и утомительно будет перечислять все ошибки, какие совершаются во время наших разговоров. Поэтому в данном случае я назвал только то, что хотел бы видеть в придворном, и этого будет вполне достаточно. Кроме сказанного, не стоит без крайней нужды говорить то, что не кажется приятным и уместным для тех, с кем он разговаривает.

Ему следует знать, как усладить умы своих слушателей неким лакомством, с помощью своих забавных острот и шуток искусно заставить их развеселиться и рассеяться, чтобы он не казался скучным и нудным, а всегда доставлял только удовольствие.

42. Теперь же, наконец, думаю, что синьора Эмилия позволит мне замолчать. Если же она мне откажет, то благодаря своим речам я добьюсь того, что не стану считаться хорошим придворным. Ведь не только хорошая беседа (какую, я надеюсь, вел с вами), но и ведомая по принуждению (и хотя и достойного свойства) могут совершенно выбить меня из колеи».

Тогда синьор префект заметил, усмехнувшись:

«Не хочу, чтобы даже среди нас распространилось столь ложное о вас представление, что вы не являетесь замечательным придворным. Ваше желание умолкнуть объясняется боязнью утомить нас, а вовсе не тем, что вам нечего сказать. Итак, завершу, что ничем, кажется, нельзя пренебречь в столь достойной компании, как наша, и избежать участия в столь восхитительной беседе.

Поэтому будьте добры и научите нас, как мы можем насладиться теми удовольствиями, что вы только что упомянули и продемонстрировали нам искусство, которое подходит всем в виде приятной беседы. Покажите, как возбуждать смех и доставлять радость деликатным образом. Сам же я полагаю, что указанные качества необычайно важны и в полной мере отличают придворного».

«Синьор, – ответил мессир Федерико, –