Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

домам правление вел со мной обще, долгов на себе не имел. В доме же вся была пристойность соблюдена, и дети наши ото всех пороков были удалены. На все же оныя он свои дебожи проживал одни только доходы, коих получал до десяти тысяч рублей в год, окроме домовых всяких припасов. И, живучи со мною, при всей его роспутности владел оными деревнями десять лет и ничего из оных не продал и не заложил, а все оное имение было сохранено и збережено в пользу детей наших. Покуль сколько-нибудь было еще его любви ко мне, то слушался тогда моих советов, а потому и сокрушали меня тогда только персональныя его дебожи и гнусности. Наружно же жизнь наша не растроина была в такую бедственность и в поношение, как теперь. А потому и старалася всю оную порочную жизнь его сколько возможности моей было сносить, таить и закрывать, и его во оных пороках пред обществом оправдывать и защищать как для себя, так и для детей наших, как бы ничего я того несчастия не претерпевала от него, ожидая себе отрады той, что он в согласность с его летами от всего того воздержится[101].

И так проживши с ним таковым положением шеснатцать лет обще и нераздельно, но ныне сверх чаяния уже моего, вместо ожидаемой мною отрады, все спокойствие наше погибло, и жизнь наша растроилася в бездну бед и прискорбия нашего. Новая постигла меня и детей моих буря, новая утеснила нас крайность и бедствие, новое постигло нас поражение, когда он, муж мой, свел новое неистовое знакомство и прелюбодейной союз со вдовою титулярною советницею княгинею Катериною Несвицкою, по отце Чагиною. И так денно и ночно начал у ней, Несвицкой, пребывать, дом свой для нее разорять, имение к ней тащить и расточать, долгов накоплять, годовой доход до десяти тысяч рублей стал уже не достаточен, вся економия растроилася, запасы истощилися, и роскошь час от часу больше возрастала, а самая бедственная, развратная и поносительная вышла между нами жизнь и все состояние наше в плач и в гибель обратилося. Я скитаюсь, дети мои все малолетны и, лишась материнскаго призрения, погибли. Сам он, муж мой, в самой отчаянной распутности теперь состоит, не видит своей гибели, промотал почти все имение и доходит до крайней уже нищеты, убил сам себя, жену и детей своих оными своими пороками, а всего своего спокойнаго состояния, каковаго нельзя было лутче желать для посредственнаго дворянина <…>[102] оной Несвицкой по страстной и ослепленной к ней любви нашолся, а как есть она его наложница, то ей не жалко разорить детей моих и привесть к тому его, чтоб он продал и заложил все свое имение, а деньги оныя все она у него обобрала себе и употребляет из них же на происки к притеснению моему по оному делу, чтоб я суда нигде не нашла.

И сия та самая коварная женщина есть корень всех моих редко слыханных мучений и злополучий, источник гибели детей моих и нашего имения. Она не устыдилася явно и незазорно расторгнуть священнейший союз брака нашего и вовсе уже зделала интригами своими сию между нами развратною жизнь, поссорила, помутила и навсегда уже его, мужа моего, со мною разлучила для своей корысти от него. Она ко всем бедствиям меня и детей моих привела за имение его, мужа моего, воспользуяся всеми его таковыми слабостями, подвергнула его своей власти, знав о том, что он пороками своими убитой и несчастной человек и гласной, и ясной ими всему обществу состоит, будучи во всякое время ко всякой дерзости и дебожем наклонной, лишь бы только где случай довел, тогда во всякое несчастие войдет, забыв не только жену и детей своих, но и сам себя. Следовательно, таковаго развращенного человека, хто только совести и чести не имеет, не трудно обольстить и обмануть, а больше прежняго во всякой порок и в гибель завесть, как слепова в петлю или в пропасть какую вогнать, ис которой бы он уже средства не нашол себе освободиться. Так ровно и мужа моего по его таковым свойствам о легковерности вся[к], кому свободно было поссорить со мною, а имение обобрать у него себе таким точно образом, как закон ВАШ о таковых людях говорит в 1781-м году апреля 3 числа названных в нем о 3-х родах воровства – грабеж, кража и мошенничество, по коим повелено дела производить порядком уголовных дел, как о том яснея видимо из 5-го и 8-го порагрифов. Ибо он, муж мой, к несчастию моему и горьких сирот детей наших, кроме того неудобства, что он прост, пьян и распутен, но ныне еще того хуже находится не в состоянии своем, будучи гневом Божеским явно наказан, и по разлучении со мною чрез год, вместо того, как он хотел уморить меня печалью и на оной Несвицкой жениться, зделался дряхлым и увечным, и от невоздержнаго своего жития и повсегдашнего пьянства, в кое оная Несвицкая повседневно его вводит, чтоб удобнея было его ограбить и обманывать, получил два удара жесточайшаго поралича, от котораго весь зделался разслаблен, рукою и ногою вовсе почти не владеет, рот перекривлен, лицо обезображено, в уме своем почасту забывается и мешается. А сверх того в незалечимых ранах состоит. Каковыя его обстоятельствы и печальное наше состояние отдаю на правосудие ВАШЕ МОНАРШИЕ.

Походит ли муж мой теперь на любовника, не жалкой ли он самой человек таковыми его слабостями, котораго оная Несвицкая с семейством своим рода Чагеных обманывает и, ведя из него только шудку одну, ругается им для имения его. А не по любви она к нему сие с ним знакомство ныне продолжает, в чом бы ей можно было по человечеству сколько-нибудь извинить, а она ради интересов только своих жительствует безвыходно в доме нашем, потому что все почти уже его имение коварством и обманом своим по его слабостям и по такой ослепленной к ней любви ограбила уже она себе, на что я ясное доказательство имею. Когда он, муж мой, жил обще са мною, владея имением своим десять лет, ничего из онаго не промотал, и все его деревни были целы, а ныне без меня в два года все стали оне им проданы и заложены, а деньги он, не проча детям нашим, отдал ей, Несвицкой. Все же она оное раззорение наше с нами произвела тогда, когда выгнала совсем уже вон меня из дому моего, чтоб уже я ей