Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

и за то имение страдать, которое я моими кровавыми почти слезами и неусыпными стараниями у престола ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА испросила, как все оное имение родителем его по гневу к нему за его продерзости было отнето у него и доставлено все уже ему правосудием ВАШИМ и прошением моим о том.

При том же и сам он, муж мой, когда был в бедности, в тюрьме и в нищете крайней, и присужденным к смертной казни, и умирал во оковах железных, тогда никому он был не нужен, ни родным, ни посторонним, нихто тогда не опекал его, не покровительствовали и не защищали, ниже рубля милостины при всей крайности на пропитание нихто ему не подал. Одна только я тогда не отступилася от него и при всех пороках любила безынтересно и потому принимала сию смелость и утруждала об нем прошениями и слезами моими ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА собственную особу! И тем, получа высочайшею милость, избавлен он ото всех бед и ссылки. Сей процесс недавне происходил и у всех еще к правости мочи в живой памяти состоит, извесной не только всему благородному обществу, но и самой ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, сколько я тогда во время несчастия его употребляла прошениев моих. О чем, как о тех прежних его пороках, так об нынешних и об учинении мне от него тяшких обидах, о пагубном состоянии малолетных детей наших и об мотовстве имения его с прописанием всего деле оном обстоятельства и о том, что я просила московскаго главнокомандущаго Петра Дмитриевича Еропкина о правосудии во оном деле или о примирении обоюдным посредством его с ним, мужем моим, мире. Но он, будучи племянником супруге его родным, а мужу моему двоюродным зятем публичным покровителем князем Гаврилою Петровичем Гагареным, к тому упрошенным, чтоб отказать мне на прошение мое от покровительства и правосудия его, что он не судит обиды моей, ни примирить обоюдным миром, ни детей мне отдать, ни распутностей, ни жестокостей прекратить не может, а должно де мне во всем оном утруждать собственную особу ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. А сенацкой обер-прокурор князь Гагарин тогда мне тоже самое, как прежде, уверение подтверждал, что я нигде суда не найду во оном деле моем, детей мне не отдадут, обид судить не будут и мужу моему имения нихто не запретит ни продать, ни заложить, ни даром подарить.

И так я, будучи горестию и бедствием стесняемое и не имея уже никаких средств более к примирению обоюдному с ним, мужем моим, принужденною нашла себя прибегнуть со оною прозьбою моей в Правительствующей Сенат во 2 департамент, сказав все оное несчасное приключение в прошение своем и подведя законнейшия и неоспоримыя к тому резоны, что мне в московских правлениях нигде нельзя сего дела моего производить по немилости и гонению ко мне его, Гагарина, как есть Сената тамошнего обер-прокурор и градоначальнику родной племянник и друк. Потому сие дело мое по свойству и существу своего содержания вышло из пределов общего порядка, да и сами оне, как Петр Дмитриевич, так и князь Гагарин по указу 1724-го года ноября 13-го числа отреклиса от того дела нашего, то я и просила Правительствующей Сенат, чтоб он взял все окрестности бедствия нашего и вошол бы в состраждущее мое и детей наших малолетных в состояние и препоручил бы оное дело вместо Москвы резанскому правящему должность генерала-губернатора господину Гудовичу в руководство для законнаго по нем производства в Резанской губернии. И Правительствующей Сенат так тогда милостиво поступил и дал по сему делу два свои сенацкия на имя Гудовича указа и препоручил ему по желанию моему сие дело, велел воитить во всю подробность во всех честях прошения моего об неистовствах его и об недостойном воспитании детей наших, и крепости, и вексели, все его мотовство разсмотрев, поступить по закону ВЫСОЧАЙШЕГО Учреждения о губерниях 84-й и 391-й статей. И так скоро Сенат тогда сию свою милость зделал со мною, что не успели гонители мои не только помешать мне в том и перепросить ко утеснению моему господ сенаторов, ниже не могли и вообразить себе того, чтоб я в Сенате сию прозьбу произвела, и воображали болея, что я буду просить в Синоде. Однако, так как ни я, ни муж мой об разводной не просили, то Синод на то сказал мне, что сия прозьба есть сведскаго, а не духовнаго суда, а если б об разводной состояла прозьба наша, в Синод бы тогда шла. Но, получа же я от Сената и зная мою правость, воображала, что по крайней мере в Резани примирят меня с мужем моим обоюдным миром и распутности его сколько-нибудь пресекут, что мне дороже всего на свете. Что я не буду слыть разводною женою, живучи хотя под одной только крышкою с ним, распутным мужем моим, но в своем доме, а не скитаться, и по-прежнему могу быть вместе с детьми моими и тем избавлю их от гонительницы сей кнег[ини] Несвицкой, пусть хоть буду по-прежнему страдать я только своей персоною одна от ней, коих спасу собою от мучения ея к ним. Но вместо того тогда Гудович больше всех еще притеснил меня гонением своим и неправедным судом по проискам Несвицкой.

И означенныя те Правительствующего Сената два данные по сему делу правосуднейшия указы воспоследовали в прошлом 1787-м году марта 16-го, июня 4-го числ в самое то время, когда ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволили быть в Москве. И многие в сие время тогда были и господа генералы-губернаторы, в том числе и означенной Гудович, то он, муж мой, и кнегиня Несвицкая по состоянии тех указов в великом были страхе, чтоб я по них не получила правосудия. Как она управляющея всеми мужа моего делами, то происками своими сыскала себе покровителя, хто бы их от того избавил, а именно от армии подполковника Ивана Алексеева сына Глебова, которой тогда же, будучи в Москве, и перепросил господина Студенко Осипа Степановича и господина Рубана Ивана Николаевича, у которых Рубана и Студенко с ним, Иваном Глебовым, тесная дружба. Рубан же и Студенко, [как] извесно и самим ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что великия фавориты графа Александра Андреевича Безбородки. А также и резанской правящей должность господин Гудович с ними, Рубаном и Студенкою, очень дружен, а паче преданной человек он графу Александру Андреевичу Безбородки, то оне, Рубан и Студенко, будучи в Москве, и перепросили его, Гудовича, чтоб он как можно бы защитил и оправдал бы Сенату мужа моего, а меня до просимаго суда