Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

куда оно по существу содержанием своим бы шло, а не [на] указ указа от Сената требовать, что зделано единственно токмо к моему притеснению, чтоб виноватаго как-нибудь оправдать и защитить, а праваго обвинить и затеснить, и тем бы дело сие утушить, потому что, когда оно дойдет до законнаго производства, тогда во оном же деле и окроме мужа моего много найдется виновниками, ибо он и сам по простоте своей и по распутности в сию гибель заведен, обманут и погублен. Но дело в том выйдет, что ограблен, имение у него коварством разобрано и расточено, тогда те будут существенныя виновники, а он только ограбления жертва коварными людьми. Куда ему, будучи в разслабленое и почти рехнувшемуся ума своего? Да и [как] посредственному дворянину прожить больше ста тысяч рублей в два года! Вот почему, ВЕЛИКАЯ ГОСУДАРЫНЯ, суда мне не дают, что много очень вмешалися в сие дело наше. Потому и Гудович так со мною поступил и до законнаго суда не допустил, что сие все тогда откроет содержание свое. Так, Гудович для вящего моего притеснения, будучи генерал-губернатор, начел со мною, бедствующею в роде человеческом женщиною, от лица своего новое дело и приказную[105] ссору, дабы тем отдалить меня от законнаго правосудия по делу с мужем моим, и представил Сенату жалобу свою на меня, бутто б я дерзновенно пред ним поступала и бутто б укорительное письмо к нему написала. И написал Сенату, якобы он то письмо послал в Сенат в орегинале, но вместо того оболгал и не прислал письма того в Сенат, так что уже и по требованию Сенатом по посланному к нему указу он онаго письма не представил, а написал, когда сам он будет, тогда и письмо представит. Но если письмо таковое, как он Сенату жаловался, чтоб меня за то письмо и за обиду к нему наказать не так, как за дворенина, а как за начальника, то для чего же ему не предоставить и бес себя в Сенат письмо? А из того видимо то самое притеснение его и неправость, что он, будучи сам здесь, не письмом уже обвинить меня может, а по силе своего могущества наклонить сенаторов к тому тогда неповинному мне наказанию. В порицание же его персоны лично отдаю ему для утверждения того его показания, или себе прошу отдать оправдания по генеральному для всех подданных узаконению на присягу христианскую, а не так поступать з бедными людьми, чтоб им з богатыми суда не давать и винить без всякаго оправдания, ибо закон ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА положен, что благородной без суда да не накажется. Но я што же за обрасцовая из ВАШИХ подданных, чтоб недостойна была никакими священнейшими узаконениями защитить себя от такова сильнова гонения и неповинно взведеннаго ополичения на меня?

Если б он, Гудович, хотел соблюсть справедливость по предписании ему должности, то хотя бы и подлинно я от горестей моих что дерзновенно пред ним выговорила, но как столь бедствующея, надлежало бы ему меня великодушно в том простить. Или бы мог на меня также по законам просить суда и доказать мою неправость, а не от Сената требовать мне наказания, чтоб без суда и не видав письма обвинить меня. Да хотя бы он и свое дело со мною произвел, но по делу бы с мужем моим законнаго правосудия у меня не отнимал, повелел бы оное как должно производить в том месте, до котораго оно принадлежало. А сие его сильно могущественное притеснение ко мне очень видимо, что он до законнаго суда меня не допустил и на то самое представил в Сенат свои рапорты и жалобы ко обвинению меня, чтоб подать тем способ и свободной мужу моему путь сенаторов перепросить к его удовлетворению, а дело сие переделать так, как ему желается, что самое точно так и вышло: Сенат те свои прежния указы, по которым повелено было дать правосудие, а после отнел и не повелел больше оное дело производить ему, Гудовичу, законно.

Я же, не получа от него, Гудовича, по тем сенатским насланным к нему указам законнаго обиде моей удовлетворения, притом же он и вовсе онаго производства по делу моему в своей губернии отрекся и просил Сенат оное дело перевесть в Москву, то я з дозволения его превосходительства обратно приехала в Петербург и подала Сенату во всем том его ко мне притеснение и в противном законам его поступке жалобу мою и просила о том, что, как я уже двумя сенатскими указами от производства в Московской губернии дела сего избавлена, а он, Гудович, от производства онаго в своей губернии отказался пред Сенатом, то чтоб Правительствующей Сенат по силе тех самых указов законное исполнение делу сему решительной конец во изыскании самой истинности безволокитно повелел бы учинить казанскому генерал-губернатору его сиятельству генералу-аншефу и ковалеру князю Платону Степановичу Мещерскому. Приехавши же сюда в Петербург, нашла в знакомстве с братом моим родным самых тех людей, которыя мне противуборствовали в деле оном, вышеупомянутых Рубана и Глебова, которым брат мой пересказывал мое дело и просил их более не входить в покровительство мужа моего, в чем они меня сами тогда очинь обласкали и обнадежели.

Потом вскоре вот что вышло. Видно, Рубан желал, чтоб ни с той, ни з другой стороны интересов своих не пропустить, ни с правой, ни с виноватой, как то соизволяте из нижеследующего усмотреть, что с мужа моего взяли взятки, да и с меня того же самого требовали они же самые и за то же самое дело. Велел он, Рубан, по банку експедиции своей секретарю и совершенному его фавориту Бурцову[106] написать ко мне письмо, в котором письме открыли мне Рубан и Глебов свои желании и положили цену чего будет стоить в деле моем их помощь и стряпчество за меня, в котором письме пишет фаворит его Бурцов ко мне, что ему противуборствующею мне сторону удалося преклонить удовлетворению, но с какими при том условиями, о том письмо сие, с котораго прилагаю копию, докажет, где и о том упомянуто, что он, Бурцов, будет ко мне с чорным письмом от графа, которое де и велено уже ему изготовить. После чего он, Бурцов, в тот же самый день вечером с тем черным письмом, написанным от имени графа Александр Андреевича Безбородки к Гудовичу просительное обо мне, и, приехав ко мне, сказал, что Рубан и Глебов его ко мне прислали с тем, что им