Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

с меня требовать двенатцати тысяч рублей, чтоб переделать оное дело в мою пользу. Но как мне давать им нечего, для того я так стала и несчастлива. А если б деньги были, давно бы суд нашла. Когда же Студенко взял с мужа моего слугу, то нет никакова сумнения и в том, чтоб и еще что больше с него взято не было, зная, что он в состоянии им дать за стряпчество онаго дела. Каковыя их злоупотреблении я точно могу доказать, естли сие благоугодно будет ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ. Повелите оныя письма от меня принять князь Александр Алексеевичу Вяземскому, а окроме его, ВЕЛИКАЯ ГОСУДАРЫНЯ, никому вручить не смею, столь оскорбленная женщина, будучи со всех столь казусно утеснена, где не ожидаю, там выходит обида и гонение ко мне происками оных Чагеных, которой так дерзновенно отваживается писать и сулить взятки за то, если сие мое прошение будет доходить и до самой ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА особы, то чтоб и у ВАС не допустить меня получить ВЫСОЧАЙШЕЮ милость ВАШУ, а зделать бы так сие дело, как оне, Чагены, хотят, что точно так и вышло. Как он, Чаген, их просил, в Сенате дело мое переделали и у ПРЕСТОЛА ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА меня притеснили и прошения до ВАС не допустили. В котором письме, не зная он меня, Чаген, в лицо, столь ругательно пишит и называет меня врагом мужу моему.

Вот как их, Чагеных, велико ко мне гонение и ненависть, и злоба, что самое изволите ис письма онаго Чагина усмотреть точное справедливость, что они посредством оной сестры своей Несвицкой нагло мужа моего отнели у меня и по простоте и роспутности его им теперича управляют так, как оне желают, что не муж мой со мною дело сие ведет и меня притесняет, а изыскивает ему протекцию княгиня Несвицкая с братом своим Васильем Чагеным, уловив его, мужа моего, по его простоте и по склонности к дебожем в си[и] пагубные сети и в полную их волю. И коварством своим обирают его все имение не только себе, но что б сие дело не вышло в свет, то и во взятки оное ж роздают по сему делу, так что вконец его разорили. И видно, что они, Чагины, с него забрали бланкеты или верющия письма, когда раздают людей его в подарки. То мне одно только сие их письмо таковаго содержания попалося, а протчего мне не можно доказать, потому что во взятках никто квитанции в приеме не дает. Притом же я живу ныне с мужем моим разно, то и знать мне все деянии его никак невозможно. А которыя доказательства я имею теперь у себя, то к ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ и представляю. Но я только знаю то более всего, что муж мой, хотя был и распутнаго жития, однакож, живучи со мною вместе, владел имением своим десять лет, ничего не продал и не заложил, а по разлучении со мною в два года все его имение стало промотано и деревни его все почти проданы и заложены, как то крепости его доказывают, более ста тысяч рублей промотал. ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ ГОСУДАРЫНЯ, для посредственнаго дворянина, имеющего шестерых детей, велико разорением лишиться больше ста тысяч рублей чрез коварство таких людей, каковы Чагены, что уже явно доказывает сие письмо Василья Чагена, ибо когда господин Студенко взял от мужа моего того слугу, то, может быть, и рещик, и каретник или иное, что ему ж, Студенке, или и другим кому чрез Чагена доставлено, чего мне всего знать неможно. А только лехко всякой заключить может, что протекцыя их мужу моему не даром происходит, когда при всей моей бедности не устыдилася просить с меня двенатцать тысяч рублей. Она же, Несвицкая, с оными Чагеными на тот конец его, мужа моего, со мною разсорили, чтоб вовсе меня оставил, чтоб им его, как он есть сущей распутной человек, совсем обмануть и ограбить, не взирая на то, что погубляют неповинно шестерых малолетных детей наших. Им таковая жалость не совмесна. Они, Чагены, почитают себе за великое благополучие и за добычу сие наше несчастие и раззорение, забыв не только совесть и законы ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, но и бога и его правосудие, чтоб рано или позно дадут оне ему отчет в обиде нашей, а может быть еще и здесь отмстит он правосудием ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА и обличит их сей скоп и заговор в грабеже нашего имения, кому сколько из оного дошло. Хотя оне по простоте мужа моего обманули и ограбили, однако весьма опасаются, чтоб я суда с ними не нашла. Тогда все сие дело откроется. И для того оне, не щадя, видно, мужа моего имения, роздаривают оное во взятки и везде изыскивают ему протекцыю. И так рачительно об том стараются, чтоб не допустить меня на законах до изыскания сей истинности. А избегая того правосудия, он, Чаген, дерзнул так написать, чтоб и у ПРЕСТОЛА ВАШЕГО не допустить бы меня до сего счастия, а потому то самому три года правосудия нигде изпросить не могу.

Но щастие мое теперь и видно, что бедных детей моих до всевышняго стон и слезы дошли и невидимою судьбою сии их письма мне попалися ко изобличению явному того, что они дают за оное дело взятки, может быть, и не одному Студенке. Но, не имея бы сего доказательства, как бы я смела бес того о том их беззаконном поступке сказать ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, да и теперь не сказала б, если б не тот страх меня довел к сему, чтобы оне меня ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ чрез секретарей ВАШИХ конечно бы не обнесли так, как оне везде меня обносят и называют беспокойною женщиною, что отдаю ВАШЕМУ МОНАРШЕМУ провосудию, кто из нас беспокойнея, я ли, что при таких бедствиях и раззорениях прошу должнаго и законнаго правосудия, или оне при всех своих пышностях и богатстве делают такия народныя злоупотреблении и стряпчеством своим наводят в посторонних делах всеконечное бедствие и раззорение, с праваго и виноватого берут взятки, не позволенныя законами ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. А мое какое беспокойство, когда отнели коварством мужа и детей, имение и выгнали из дому скитаться, а детей губят, да и дают взятки, чтоб суда мне не довать, а обнесли за беспокойною. Но теперь САМИМ ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ясно то видемо, за что называют меня беспокойною и что тому причиною, что три года суда мне не дают, что запросили Рубан и Студенко, а потому, может быть, что и в других