Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

Но и на берегах Эльбы не забывал Буков Неву, ленинградские белые ночи, Тайцы, колпинские медсанбаты, землянку командарма, тревожные блокадные ночи и дни на переднем крае и в ближайшем тылу.　

Подлинными ветеранами Колпина были, несомненно, медики 107-го медсанбата 56-й дивизии.　

Разве когда-нибудь ими забудутся напряженные дни и часы в операционных, ощущение ни с чем не сравнимого счастья, когда обескровленные, резко ослабленные раненые, доставленные с передовой в состоянии шока, после их длительных усилий оживали.　

107-й медсанбат пробыл на Ижорском заводе 135 суток. Они слились в один незабываемый отрезок жизни, полный тревог за вверенных раненых и много меньше — за свою судьбу.　

Колпинские дни и ночи 107-го медсанбата — это десять прямых попаданий вражеских снарядов в здание второго механического цеха, где был расположен медсанбат, медицинские вахты под огнем, невосполнимые потери друзей и боевых товарищей.　

Когда медсанбат еще находился на Петровской набережной, в доме под номером 2/4, и в помещении детского садика в Болдыревой переулке, он эпизодически попадал под артиллерийские обстрелы. Здесь же, на Ижорском, эпизодической, неправдоподобной была кратковременная тишина.　

Да, трудно было жить и работать в таких условиях. Но когда из полков привозили раненых, у которых едва теплилась жизнь, и время на их спасение измерялось минутами, ни у кого не возникало сомнения в том, что медсанбат работает именно там, где ему и надлежит быть. В дивизии любили свой медсанбат, раненые верили его врачам, неохотно уходили в госпитали армии.　

— Нет ничего прекрасней, чем сознание честно выполненного врачебного долга, — часто повторял своим младшим товарищам командир операционно-перевязочного взвода М. Я. Ильин. Сам он работал в любой обстановке уверенно, спокойно.

Командир операционно-перевязочного взвода 56-й стрелковой дивизии военврач 2-го ранга М. Я. Ильин. Погиб в феврале 1942 года на Ижорском заводе.

В Колпине в любую минуту можно было ждать беды, но каждый раз она все же приходила нежданно-негаданно.　

8 февраля 1942 года комиссар медсанбата батальонный комиссар Антонов провожал летучку с ранеными и ушел только тогда, когда поезд благополучно отошел от Колпина в армейский тыл.　

— Словно гора с плеч, — откровенно радовался Антонов, покидая свой пост. Он очень устал: ведь несколькими днями раньше его ранило в голову. Сам комбат обработал раны комиссара, решительно отказавшегося от госпитализации.　

Вернувшись в медсанбат после проводов летучки, батальонный комиссар, согревшись горячим чаем, вызвал к себе на совещание несколько человек. Едва они уселись вокруг столика Антонова, начался ожесточенный обстрел заводской территории; один из первых же снарядов пробил стену комнаты, обрушив на сидевших камни.　

Всех их положили вместе — старшего хирурга Ильина, комиссара Антонова, врача Мартсена, рядового Терехова. Над раскрытой могилой жена Мартсена медсестра Бойцова заявила тогда:　

— Я отказываюсь от зарплаты до конца войны. Пусть мои скромные сбережения пойдут на усиление мощи Красной Армии.　

— Тяжело мы переживаем эту утрату, — говорил над свежей могилой павших командир медсанбата Александров, и на его низко опущенную обнаженную голову ложились крупные хлопья снега. — Погибшие были замечательными людьми, большими патриотами. Всем нам будет их очень недоставать.　

Вражеские снаряды падали совсем близко от раскрытой братской могилы и подавленных горем людей.　

На помощь медсанбату наш санитарный отдел направил группу усиления Л. Л. Либова, проработавшую там более месяца. И каждый раз, попадая на Ижорском заводе под артиллерийский налет, Либов и Аксенов невольно вспоминали дни и ночи в дивизии Бондарева на берегах Ладоги, медицинские палатки, продырявленные, как решето.　

В создании и сплочении коллектива медсанбата была немалая заслуга безвременно ушедшего из жизни старшего хирурга, бывшего преподавателя Военно-медицинской академии Михаила Яковлевича Ильина.　

Вскоре после описанных событий, снова оказавшись в медсанбате Александрова, я спросила знакомых медичек сестер Славиковскую, Любимову, Пеньковскую, Вязьменскую, Токленок, не хотят ли они вернуться в институт для завершения образования.　

— Еще не время, — ответила Вязьменская. — Мы еще мало поработали.　

— Мы остаемся! — резюмировала Наташа Славиковская, милая девушка с припухшими, подсиненными от сердечной недостаточности губами. «Ей-то нельзя тут жить и работать», — подумала я, но промолчала.　

— Не в сорок втором, так в сорок третьем студенты старших курсов будут обязательно откомандированы в институты, — сказала я на прощание девушкам и подарила им газету «Комсомольская правда», в которой было напечатано взволновавшее меня стихотворение.　

Славиковская пододвинула лампу. На газету упал кружок света. Мы сели вокруг стола, Наташа начала читать:　

Бьется в тесной печурке огонь,　

На поленьях смола как слеза…　

Чувствовалось, что девушкам очень понравилось стихотворение Алексея Суркова. Как завороженные, они повторяли про себя:　

До тебя мне дойти нелегко,　

А до смерти четыре шага…　

Заплакала Бойцова, жена погибшего врача Мартсена. Всем нам казалось, что стихотворение написано здесь, на Ижорском, где в печке горят такие же смоляные дрова…　

К концу января сорок второго года активные боевые действия на участке 55-й армии постепенно затихли. Если раньше в условиях суровой зимы из ста человек, доставленных в медсанбаты, восемьдесят были ранены пулями или осколками и лишь пятнадцать-двадцать — больны, то к февралю положение в корне изменилось. Раненых в медсанбаты поступало куда меньше, но втрое увеличилось число больных воспалением легких, кишечными расстройствами. Из-за низкой сопротивляемости организма раны заживали долго, нередко загнаивались, силы прибывали медленно.　

Отличные дубленые полушубки, валеные сапоги, теплое обмундирование, в которое одела своих защитников страна, не всегда предохраняли от простудных заболеваний. Не спасали порой мазь и присыпка от обморожения, получившие столь широкое распространение на фронте. Причиной низкой сопротивляемости организма были блокадная дистрофия и растущий авитаминоз.　

В колпинских медсанбатах оседали тяжелораненые, которых нельзя было перевозить. И только мужество и великое мастерство врачей медсанбата сохранило многим жизнь.　

Новая тактическая обстановка потребовала от санитарного отдела армии нового плана размещения полевых санитарных учреждений. Вывести из Колпина одновременно все медсанбаты не представлялось возможным. Это следовало делать постепенно, но как можно быстрее.　

Военный совет армии утвердил новый лечебно-эвакуационный план, по которому медсанбаты прибывавших в армию дивизий не заходили в Колпино, а развертывались на правом берегу Невы, ставили палатки в лесу, в районе Веселого поселка, речушки Оккервиль, — в местах, ныне столь хорошо знакомых ленинградским новоселам.　

После ухода в Невскую оперативную группу 70-й дивизии, перемещения в колпинскую больницу медсанбата 43-й дивизии, на Ижорском заводе, часто подвергавшемся вражескому артиллерийскому обстрелу, оставался лишь медсанбат 56-й дивизии. Люди его, вместе со своим деятельным и неугомонным комбатом Александровым и