Запах неотправленных писем. Пробуждение - Ляля Прах

– Кажется, начинаю понимать. Но ведь нам еще в детстве задают один и тот же вопрос: кем ты хочешь стать? Для чего?

– О, как только ребенок узнает, кем он хочет стать – он немедленно теряет себя. Для чего его спрашивают? Потому что взрослые уже давно забыли, кто же есть они сами. Ты только послушай их! Стоит у человека спросить: «Кто ты?», – немедленно услышишь: «Я женщина, я мужчина, я Водолей или Скорпион, я мама, я юрист, я солдат, я атеист, я растаман, я бог». Или, в крайнем случае, «я человек». И ни один не скажет тебе: «Я никто. Я ничто. Меня нет». Люди бегут от тишины внутри себя. Они заполняют ее музыкой или другими людьми, книгами, новостями, работой и влюбленностью. Что угодно делают смыслом своей жизни, кроме самой жизни.

Кристофер уже подходил к ним, Марк семенил следом.

– Кажется, наши мальчики наигрались на сегодня.

Анна взяла Криса на руки, Марк там же оказался у своей мамы.

– Да, нам тоже будет лучше попрощаться, завтра предстоит интереснейший день, нужно как следует отдохнуть.

Хелен поднялась. Анне не хотелось прощаться, ей казалось, что она еще не наговорилась, что чем больше ответов к ней приходит, тем больше вопросов рождается. Но в то же время ей уже не терпелось, чтобы наступил завтрашний день, суливший много открытий.

Они вместе прошли по аллее, далее их пути расходились.

– До завтра, Хэл. Спасибо и за этот день тоже.

– До завтра, Иден. И помни: наблюдай за дыханием, устанавливай границы. И будь благодарна абсолютно за все.

На следующий день, собираясь на прием, Анна все не могла определиться, что ей надеть. Ничего сверхроскошного или экстравагантного у нее в гардеробе не было, и ей казалось, что на таком светском приеме она будет не к месту в своей хоть и аккуратной, но простой одежде. А еще девушка беспокоилась о том, чтобы не сказать чего-то лишнего, неуклюжего. Она начала порядком нервничать, даже утренняя тошнота, которая уже начинала ее порядком доставать, проявилась вновь. И вдруг Анна вспомнила про дыхание. «Наблюдать», – подумала она и… начала наблюдать. Как оно происходит. Как рождается будто где-то в животе, а потом теплым потоком щекочет кончик носа, как возвращается обратно, оставляя между носом и губой едва ощутимую прохладу, наполняет собою легкие, дарит жизнь. Сначала мысли то и дело перескакивали на идеи о достойном вечернем туалете, об изящной речи, но Анна не сдавалась, возвращалась к дыханию, и в какой-то момент они рассеялись в воздухе, как дым, а вместо них пришла абсолютная ясность того, что нужно делать. Быть собой – вот что. Правда в том, что она не инвестор и не художник. И не будет пытаться произвести первое ложное впечатление, которое всегда и у всех рано или поздно рассыпается в прах, рождая из пепла разочарование и недоверие. Нет. Она предстанет перед всеми этими людьми такой, какая есть. И станет говорить лишь то, о чем думает. И будь, что будет.

Она выбрала нежно-голубое, как утреннее небо, скромное по крою, но элегантное платье, светлые туфли на невысоком каблуке, такую же сумочку, из украшений – жемчужные серьги и браслет. На плечи накинула верблюжье манто. Анна выглядела просто и изящно. Зато Кристофер был при полном параде – стилизованный под фрак детский костюмчик, обязательная миниатюрная бабочка и даже лакированные ботиночки – он смотрелся, словно маленький взрослый, желающий произвести впечатление. Анна глядела на сына и не могла поверить, что этот ребенок когда-то был совсем крошечным и прятался в ее животе. Необычайное чувство нежности нахлынуло на нее, она подхватила сына и закружила в воздухе. Они вместе смеялись, и ощущение любви разливалось вокруг них невидимым светом, а в душе скрепляло их прочными нитями глубокой связи.

Пора было выходить. Поверх всего этого праздничного великолепия Анна надела Кристоферу обычный прогулочный комбинезон. Сегодня была суббота, Уолш находился дома, и фрак сына, который прежде был на нем лишь один раз, в день его рождения, мог вызвать лишние расспросы. Конечно, Анна могла соврать, что их с Крисом пригласили на крестины одного из его товарищей по песочнице, но, во‐первых, ей не хотелось вступать с мужем в какие-либо дискуссии, поскольку ничего хорошего она больше от него не ждала, а во‐вторых, ее страшила сама мысль, что, пожалуй, впервые придется отстаивать перед этим суровым человеком свои личные границы. Через рождающийся в душе бунт они начинали проявляться в ней призрачными пунктирами, за которые другим людям вход становился категорически запрещен.

Кажется, она поняла еще одну причину, почему люди лгут. Подавленные собственные границы заставляют пойти по пути наименьшего сопротивления. Для многих проще становится солгать, умолчать, отвлечь внимание, чем спокойно заявить, что мне это не нравится и со мной так нельзя. Или прямо запретить вступать другому на заповедные территории своей души. Становится проще предать себя, впустить кого-то в грязных ботинках в свои самые чистые комнаты, позволить осквернить словами твое святое, дать его обесценить, лишь бы не обидеть никого тем, что у тебя есть свои собственные тайны и мысли, в которые другим хода нет. И как всегда все родом из хрупкого детства. Все эти фразы: «У тебя не может быть секретов от мамы», «Немедленно уберись в своей комнате», «Дай я посмотрю, что у тебя в карманах», «Эти игрушки тебе больше не нужны», «Здесь я буду решать, когда тебе спать, когда есть, а когда умереть». Даже права на смерть у ребенка нет, ведь он расстроит родителей. Что уж говорить о праве на жизнь. Вот так он и учится с малых лет балансировать между тем, чтобы всем угодить и тем, чтобы выжить. Когда уж ему разбираться с собой, своими чувствами и своими границами. Страх порождает ложь. Вот закон жизни, который бесполезно отрицать.

– Опять вырядилась, будто в театр собралась, – услышала Анна слова в спину. План проскочить незамеченными с треском провалился. Что ж, придется сразиться в этой войне, не она ее начала.

Анна сделала глубокий вдох и сказала:

– Позволь мне самой решать, как и куда наряжаться.

Она открыла входную дверь и уже собиралась ее захлопнуть за собой, как Уолш в два счета оказался прямо за ней, схватил за плечо, резко развернул так, что она чуть было не потеряла равновесие с Кристофером на руках.

Он больно взял