Запах неотправленных писем. Пробуждение - Ляля Прах

– Чувствую, перемены начнут происходить совсем скоро, Иден.

– Как минимум от имени я уже отреклась рядом с тобой, Хэл.

Утром Анна проснулась раньше Кристофера – за окном было еще темно. Она беззвучно перебралась с кровати на стул, который с вечера поставила около окна. Окно Анна решила приоткрыть, поскольку читала в одной книге, что в воздухе непроветриваемой комнаты за ночь скапливается много канцерогенных веществ, что может ухудшать утреннее настроение без видимой причины. Анна накинула на плечи теплый свитер – свежий предрассветный воздух, ворвавшийся в комнату, был весьма прохладен. Удобно расположилась на стуле, поставив ноги на пол, а ладони положив на колени, она закрыла глаза. Сперва любая попытка понаблюдать за своим дыханием каждые секунд десять заканчивалась провалом. Анна немедленно обнаруживала себя мыслями где-то далеко отсюда. Однако некоторый прогресс все же произошел. То, что осознала Анна, оказалось для нее бесценным открытием. Она вдруг поняла, как много думает о других; и ни одной мысли о себе она не обнаружила в этом потоке, который в итоге все-таки захлестнул ее. Это стало огромным откровением и отправной точкой в ее новую жизнь. Какая-то небывалая радость настигла девушку. Анна не могла дать объяснение своей беспричинной радости, однако решила отнести ее к тому, что впервые за много лет, а быть может, вообще впервые в осознанной жизни, ощутила контакт с собой.

Ей не терпелось поделиться этим с Хелен, рассказать, как необычайно прошло ее сегодняшнее утро и какие открытия оно принесло. Они так и не договорились, когда и где встретятся вновь, но Анна решила прийти на детскую площадку к тому же времени, что и вчера. Весь день ее не покидало это необычное чувство радости, легкости. И только легкая тошнота, преследовавшая Анну, немного омрачала настроение. Девушка списала ее на вчерашние креветки или икру – они могли быть не вполне свежими. Однако к обеду все прошло, и уже, казалось, ничто не мешало Анне наслаждаться своим новым состоянием. Но тут, неожиданно для нее, с работы намного раньше обычного вернулся Уолш. Оказалось, у них в офисе, занимавшем целый этаж небоскреба, сработала пожарная сигнализация. Всех немедленно эвакуировали. Правда, позже выяснилось, что случился сбой программы, и тревога оказалась ложной. Однако начальство решило на сегодня распустить всех по домам, пока специалисты будут исправлять неполадки.

Всю эту историю, Уолш рассказывал, пока Анна готовила еще спящему дневным сном Кристоферу обед, и, разумеется, приправлял бесконечным осуждением всего и вся. «Нет, ты представляешь, эти болваны даже не могут ничего прилично настроить… Уверен, наш придурок Ричардс не найдет даже собственной задницы, не то что ошибку в программе… Что это такое, сидишь, работаешь, весь в мыле, и тут на тебе, вскакивай, беги по лестнице. Лифты не работают! Мне что, двадцать, чтобы я по ступенькам скакал, как горный козел…»

«Козел…» – машинально повторила про себя Анна. Ей моментально сделалось нехорошо от той атмосферы, которую муж распространял вокруг себя. Уолш считал себя умнее всех, о ком когда-либо отзывался, и всегда подчеркивал свое мнимое превосходство, обсуждая других. Анна решила, что, вероятно, это помогает Уолшу отвлечь собственное внимание от своей же несостоятельности, переключившись на пороки других, которые он непременно должен разоблачить. Если бы некоторые книжки-«подружки» появились в ее жизни чуть раньше, она бы признала во всем этом симптом нарциссического расстройства личности, но пока девушка не понимала, что ее муж глубоко болен психически.

Закончив обливать грязью других, Уолш переключился на Анну.

– Где ты была вчера дотемна, интересно мне знать?

Анна напряглась, но постаралась сохранить непринужденный тон:

– Гуляли с Кристофером, а потом встретили мою давнюю приятельницу с ее сыном на детской площадке, и мальчишки премило возились в песочнице, пока мы сидели на скамейке и болтали.

Анна старалась рассказывать так, чтобы минимизировать ложь, но в то же время скрыть правду.

– Ясно, повстречала одну из своих недалеких подруг, которые ничего не умеют, кроме как языком трепать. – В этот момент на кухню вошел заспанный Кристофер. Уолш прихватил что-то из холодильника, проходя мимо, небрежно потрепал сына по волосам и на прощание кинул Анне: – Ничего, недолго тебе осталось шляться, скоро отправишь сына в сад, а сама пойдешь работать, а то гуляют они тут за мой счет.

И вышел. У Анны все кричало внутри от такого к ней отношения. От несправедливости сказанного – ведь тех денег, что обычно давал им Уолш, не хватило бы вчера даже на такси. И на стакан воды из меню того роскошного ресторана тоже не хватило бы. А он попрекал ее и сына своими копейками. Она взяла Криса на руки, обняла, прижала к себе, все повторяя:

– Ничего, милый, все у нас будет хорошо. Все у нас будет.

Анна старалась говорить бодрым голосом, а слезы предательски катились по щекам.

Усадив Кристофера за стол, она принялась его кормить и обратила внимание на интересную вещь. Сын уже сам накалывал своей маленькой вилкой кусочки еды и отправлял их в рот. Но случалось, что по пути они падали на пол, не достигнув цели, и тогда он давал понять маме, что ему требуется помощь, однако вилку не отдавал. Тогда Анна брала его руку с вилкой в свою и четким движением направляла ее в очередной кусочек пищи, который теперь плотно сидел на приборе и никуда не падал, попадая точно в голодный ротик сына. Вроде бы ничего особенного, все как обычно. Однако вот что отметила Анна сегодня: когда тебе помогают, то ты съешь не тот кусок, что хочется, а тот, что помогут наколоть на вилку.

«Совсем как в жизни, – подумала Анна. – Если кто-то помогает тебе, ты неизбежно довольствуешься лишь тем, что дают, а не наслаждаешься тем, чего действительно хочется и чего ты достиг в результате собственного труда».

Эта мысль теперь не давала Анне покоя. И многое объясняла в ее собственной жизни. Она – покорный паразит, питающийся объедками с барского стола. Уолш тратил на себя довольно щедро, ей же выдавал копейки и каждый раз попрекал ими. Фрэнсис хоть и не скупилась, однако относилась к дочери так, будто купила ее, как бездушную вещь на дешевом рынке. Анна совершенно не знала, каково это – зарабатывать самой и с удовольствием тратить все на себя. Тут же девушке стало грустно оттого, что теперь и не узнает. Даже когда она выйдет на хоть какую-то работу, ей придется тратиться в большей степени на сына. И снова она почувствовала неприятную досаду, что так рано