6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

сейчас же скрылись. Этот маневр я повторил несколько раз, и все с тем же результатом. Я упоминаю об этом случае для того, чтобы наглядно, на примере, показать, каким громадным значением во время войны у наших солдат пользовались офицеры, хотя бы даже им совершенно неведомые.

Вера в офицера как в существо, стоящее выше них, была настолько велика, что часто одно только появление хотя бы даже постороннего офицера сразу действовало успокоительно на целые расстроенные массы солдат.

* * *

Я заболел дизентерией и через некоторое время стал поправляться, и наконец настал день, когда меня в экипаже привезли на новую позицию батареи, по моему приказанию найденную и оборудованную моими офицерами.

Высоко в горах, несколько выше позиции, от которой я отказался, нашли ровное плато, покрытое кустарником. Прекрасное место, хорошо укрытое, с громадным обстрелом.

Последняя позиция 6-й батареи в Карпатских горах.

Том II

6. Отступление по Галиции

Наступило 23 апреля 1915 года38.

Раннее утро в горах. По низинам разлились густым белым туманом клубящиеся испарения, которые небольшими дымками поднимаются кверху и постепенно заволакивают своей пеленой подножия горных склонов. Скалы блестят, сверкают яркими причудливыми красками под лучами раннего солнца, которое светлыми горящими полосами льет с высокого неба на землю свое золото. Да не может быть, чтобы это только от солнца эти скалы получили такие чистые, яркие краски: от изумительно синей, режущей глаза своей синевой до мягкой, ласкающей взор нежно-розовой. Свежая, омытая обильной росой зелень кустов ажурным рельефом покрывает повсюду горные склоны. Воздух настолько чист и прозрачен, что изломанные, нагроможденные друг на друга вершины горных хребтов видны далеко-далеко так ясно, что кажется – они тут, перед нами, совсем-совсем близко.

Стоящие высоко в горах на широкой площадке орудия 6-й батареи тоже покрыты росой. Блестящие листья кустов закрывают их совершенно, и если уж очень близко к ним подойти, то только тогда в удивлении остановишься – наткнешься на них.

Мы сидим в опушке горного низкорослого леса и любуемся прозрачными далями. Солнце ласково начинает греть наши спины. Около нас уже шумит самовар, стоит тарелка с черным хлебом, нарезанным большими ломтями. Мы собираемся пить утренний чай.

– Ваше высокоблагородие, вас просят к телефону.

Я нехотя поднимаюсь.

– Что?.. Отступление?.. Вы шутите?..

Я с растерянным видом оглядываюсь на столпившихся около меня людей. Их лица вытянулись. Только что произнесенное мною слово мигом пролетело по батарее.

– Ваше высокоблагородие, что же это такое?

– Ничего я сам не понимаю, братцы. Лошадь скорее!

Я спешу в штаб 44-й дивизии. Все взволнованы. Встречаю командующего бригадой полковника Попова.

– Да, да… Никакого недоразумения: где-то в Карпатах немцы прорвали наш фронт39. Приказано спешно отступать, не задерживаясь ни одной минуты. Снимайте скорей батарею.

– Да где же прорыв? Неужели нельзя его как-нибудь ликвидировать, не прибегая к такой крайней мере?

– А кто его знает, где прорыв. Прорвали, и все. Резервов нет, снарядов нет, как ликвидируешь? Снимайте скорей батарею и спускайтесь.

Со страшной тяжестью в душе, пришибленный полученным приказанием, поднимаюсь обратно к батарее.

Проезжая мимо интендантского склада, вижу, как все наши запасы наспех раздаются сбежавшемуся со всех сторон населению. Идет полный разгром интендантского склада.

* * *

– Ну что? – задают мне вопрос выбежавшие мне навстречу мои офицеры.

Вместо ответа я показываю им рукой на спускающуюся уже сверху по крутой каменистой тропинке горную батарею, стоявшую на позиции выше нас.

– Передки на батарею… Фронт наш прорван немцами, – повторяю я слова командующего бригадой.

– Где?

– А кто его знает, где. Прорвали, и все. Приказано спешно отступать.

– Ваше высокоблагородие, смотрите, пожар.

Я поворачиваю голову. Откуда-то снизу поднимаются клубы густого черного дыма.

– Эх, сколько крови пролито зря, – слышу я чей-то голос в то время, когда орудия берутся на передки.

На это замечание никто не ответил: люди, пасмурно-сосредоточенные, делают свое дело.

Клубы дыма все увеличиваются, и когда батарея, спустившись с длинного отлогого откоса, делает поворот, горящее строение все целиком появляется перед нашими взорами. Горит интендантский склад. Уничтожается оставляемое и нерозданное, за недостатком времени, имущество, чтобы оно не досталось неприятелю.

Тут же уже стоят собранные в колонны полки 44-й пехотной дивизии с мрачными, нахмуренными лицами офицеров и солдат.

Дрогнули колонны. Заколыхались штыки. Теплый весенний ветер треплет флажки ротных значков. Колонны двинулись. Началось отступление.

* * *

– Надо накормить лошадей. Если мы дальше так пойдем, то лошади не выдержат. Гонят, гонят, не дают минуты отдыха, как будто бы неприятель висит у нас на пятках.

– Удивительно быстро наше начальство приходит в паническое настроение! А посмотрите, как прет пехота: то жизнь проклянешь, когда приходится идти за нею, а сейчас ее не догонишь. Обед в котле переварился, разболтался, люди голодны, лошади и голодны, и измучены, не поены, черт знает что такое! Как хотите, а я сворачиваю в сторону и буду кормить лошадей.

– И я тоже. Пусть спешит тот, у кого от страха Бог разум отнял.

Этот разговор командира 5-й батареи со мною происходил к концу первого дня нашего отступления. С утра мы шли усиленным маршем, без отдыха, без пищи, в жару, в невероятной пыли. Шли, подгоняемые беспрестанными приказаниями начальства, не имея понятия об истинном положении дела, не видя пока нигде неприятеля, никакой реальной причины к такому поспешному бегству.

Наши батареи свернули в сторону на лужайку и остановились.

– Ездовые, слезай!

– Господа, вы с ума сошли! Вы хотите быть отрезанными неприятелем? Нельзя терять ни минуты, а вы тут располагаетесь, как у себя дома!

Негодующая фигура какого-то генерала не могла найти слов, чтобы выразить свое удивление нашему легкомыслию.

– Я приказываю вам немедленно продолжать движение.

Мы выполняем волю начальства и снова въезжаем в общую колонну отступающих войск.

Вечерняя прохлада несколько облегчает наше положение. Лошади понуро тянут орудия, ездовые дремлют в седлах.

Вскоре батарея выходит на большую дорогу и сразу попадает в хаос отступающих обозов, парков, орудий. Все это движется сплошной массой в несколько рядов, толчками, сцепившись колесами, постоянно останавливаясь. Крики, ругань, ссоры, истерические выкрикивания каких-то скачущих всадников, треск мотоциклетов – и нет способов выбраться из этой каши, как-нибудь объехать ее, вылезти на свободу.

Наша пехота давно уже покинула нас, обойдя обочинами забитую живой пробкой дорогу, и мы уже потеряли ее даже из вида.

Наступившая ночь изменила положение еще в худшую сторону: движение еще замедлилось, крики и ругань усилились. Усталость и голод все больше и больше дают себя чувствовать. Пользуясь минутными остановками, люди