Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

мероприятия. Ничуть всем не в тягость. Наоборот, приятные. Многим даже глаза открывающие на прошлое. «Война и мир» Бондарчука рекомендовалась народу как всесоюзное достижение. Короче, всей группой нас послали в кино.

Анатолий Петрович мелочь собрал, построил, проверил затяжку ремней на шинелях. В предназначенное на слесарную практику время повёл своих орлов в «Революцию».

Целый ряд зала почернел от нашей формы. Сомневаюсь, читал ли мастер Льва Толстого? Уверен, что роман одолевал Боб и более никто из наших. Про себя молчу. С тех и подобных томов доумничался хуже некуда.

Цветная лента с сотнями лиц захватывает и подготовленных. Чувствую, парни живут уже в другом измерении. Им нравится Наташа Ростова, старик Кутузов, князь Андрей. С появлением Пьера наш ряд оживляется до смеха. Его «тёзка» сразу заёрзал, зная свою подпольную кличку. Батальные сцены захватывают нас. Сражение под Аустерлицем эффектно так, что смерть предстаёт дерзко красивой. Умереть со знаменем – каждый примерил на себя. Здорово! Сладко!

Бородино снято уже в других оттенках чувств. Шагание князя Андрея по полю, где несёт потери резервный полк, гнетёт волнением…

Когда камера как бы поднимается над полем битвы – видишь множество мечущихся без всадников коней. Досадно, словно локтем толкают в бок. Кони-то без сёдел?! Родовой социалистический ляпсус и тут подгадил. Спешка, и где ж столько всего набрать? А так всё замечательно. Молодого князя Курагина жаль. В лазарете встретились былые «враги». Непоправимо всё у обоих. Через дикую боль нельзя сказать даже прости. Лишь глаза офицеров, показалось, пытались передать…

На улице уже в строю опомнились. Но прежними ещё не стали.

Сближение с искусством не прошло даром. Художнические натуры: Димок и Филя, потрясённые стилем дендизма, схватились за клей и ножницы. У искусных рукодельников получился великолепный цилиндр. Пожертвовали белой рубашкой, совершенно преобразив её. Шёлковый бант-галстук выпросили у сестры Виктора Тонечки.

Нечего и говорить, кто подошёл для образа. Профиль Дмитрия в таком прикиде смотрелся на удивление аристократично. Рассматривая подсунутую мне карточку, я не сразу узнал друга. Вот обломился-то.

Ребята тоже заценили, к тому же яркий костюмный фильм долго щемил душу. Восприняв приятность одобрения, мастеровые пошли дальше. На чём остановиться, в выборе долго не мучились. Опасаясь быть непонятыми, создали следующий и… последний антураж.

На новом снимке надменный офицер СС сидел на русской табуретке. Все детали мундира и кобура для «вальтера» достоверны. Вообще эссэсно! Многих мальчишек, признаться, цепляла та чёткая форма. Недаром, как потом вычитал, её впервые скроили на фирме модников «Хуго Босс». Враги, конечно, крест-накрест. Но, проклятая, смотрелась, размноженная в киношках. И с этим, представлялось, поделать ничего нельзя. Кроме одного радикального народного средства.

То ли Тоня, то ли бабка показали отцу Виктора очередное гэпэтэушное увлечение. Бывший фронтовик достал служивый ремень и назидательно отпазгал «творителя». Выпороть Димка было некому. Да он и так осознал.

Судоремонтная практика проходила больше в общении друг с другом, чем в работе. На белой туристической «Татарии» нам поручалось из самого серьёзного вернуть к жизни в служебных помещениях концевые грелки. Для чего подносилось ведро с горячей водой. Частыми тряпочными примочками старались добиться оттаивания. Затем силач Зайцев с гаечными ключами приступал к отданию штуцерного соединения на трубке отработанного пара. Валерушка простодушно спрашивал: – В какую сторону крутить? Даже прикипевшие ржавые гайки издавали скрип, похожий на удивление от приложенной силушки, обретая способность к вращению. Нам оставалось приоткрыть чуть клапанчик свежего пара, выпуская излишний конденсат, и попросить охотничка проделать всё в обратном порядке. Ничего из обжатого Валерой никогда не подкапывало, не парило.

Досталось мне с Беком подготовить к внутреннему осмотру регистром пусковые баллоны размерами с хорошие квартирные коридоры. Протирали не спеша ветошью их стенки от маслянистой плёнки, образовавшейся за навигацию. Механики терялись, что дать нашей ораве, имея полный штат мотористов да ещё бригаду БТО.

Влюбчивый татарин забросил импульсировать под «последнюю электричку». В тех цилиндрах он выдал новый репертуар. Пел закрыв глаза, с каким-то древним степным нервом. Весь живя только тем, что раскрывали слова. Я обалдел, сливаясь с круглой стенкой. Требовал назвать автора. Неожиданно, так просто постучалась эпоха Высоцкого. Все вдруг заговорили об этом человеке как о таланте в трёх лицах. Счастливые обладатели магнитофонов, похожих на овощные ящики, крутили бобины плёнки с голосом, который узнавался сразу. Грубоватая хрипотца с множеством оттенков уже не отпускала душу. Аккорды гитары удивительно попадали в настроение от воздействия слов. Да и что это были за слова! Щедро они выставляли на свет разные судьбы. Каждую хотелось примерить.

Повторилась старая как мир история, когда спешат критикующие и хвалящие воздать. Топчут незатаптываемое и поливают, пестуя, неспособное на долгую жизнь. «Комсомольская правда» тиснула статейку «Хулиган на эстраде». Не зная, за что куснуть, провопила: нет, мол, в русском языке слова «победю». Будто средневековый стрелок и автор одно лицо.

Нас здорово морочили, мы жили в системе лжи. Была она жестокой и очень прочной, а спетого на всю страну своего отображения не выдержала – стала осыпаться. Бек вообще сгорал от всего, чем был увлечён. Заводная, страстная натура. Кратко поживёт он на свете. Подкараулит парня случай – прицепится пьяная шпана. Их заденет то, что не испугался…

Друг почему-то представляется в ревущей лаве князя Сергея Улагая. Неведом таким страх. Одно неистовство клинков. Бешеный аллюр. Однажды данная Белому Царю присяга.

Из тех лет никого не окликнешь, не спасёшь запоздалым советом. Даже Зайцеву не подскажешь: – Не женись, Валерка, на дуре…

Настала подготовка к первомайскому параду. Пьер проникся важностью строевых занятий. Они оказались ничуть не легче, чем делать поначалу с чертежа молотки. Мы бесконечное число раз обтопали дворовую окрестность, учась держать ниточное равнение и согласованность левых ног. Привычное роптание на мастера оборвалось.

Шестая моторная «сделает» всех до единой! На последнем прогоне, польщённый похвалой за чёткий шаг, нелепо оконфузился. Меня куда-то мечтательно занесло, и я сбился. Вернул на землю окрик: – Ты где, Красильников?! Отпустив ребят, мастер оставил нас с Димком при себе. Бедный мой друг имел несчастье подходить по росту. Мы всегда были рядом. Целый час личного времени щедро дарился нам. Что оставалось делать? Печатали и печатали шаг. Когда скурилась до фильтра третья сигарета, бугор смягчился. Явная загнанность и совершенное наше обалдение приятно потешили, должно быть.

На генеральной, в мицах с белыми чехлами, в бушлатах и парадных перчатках, изобразили нужный морской шик. Асфальт проспекта с ещё не возвращённым названием Никольский стлался ковром под мерную поступь шеренг. Гремел оркестр. Барабанщик выдавал положенные сто двадцать ударов в минуту. Трубачи молодыми