Творчество - Павел Владимирович Виноградов

вот атмосфера семьи, конечно, наложила свой отпечаток на формирование личности. Советская власть причинила нам много зла. Кстати, я показываю свою семью в книге именно как самую обычную русскую семью. Мы с большими надеждами вступали в ХХ век. Он же принес нам смерть, кровь, нищету, поражение в правах. Двое старших братьев моего отца (известный палеонтолог Петр Чудинов. — П.В.), Сергей и Василий Константиновичи, очень талантливые люди, не смогли получить высшего образования как сыновья расстрелянного отца. Отец и самый младший, Николай, попали в университет лишь потому, что после войны стало чуть полегче. Наши трудности, наше горе — это надлежит множить на многие тысячи. В своем роде мы вполне типичны. Таких семей было много — не слишком богатых и знатных, но талантливых, деятельных, созидающих. Что с ними сталось? По сути, я родилась на свет случайностью, если бы деда убили до рождения отца — не было бы и меня. А еще не было бы важных палеонтологических отцовских открытий. Верьте не верьте, но уже годам к одиннадцати я была убежденной антикоммунисткой. (До этого родителям еще удавалось уберечь меня от политики). В четырнадцать — отказалась вступать в комсомол. В том же возрасте начала писать «в стол». Но это, конечно, еще была сущая графомания. А к двадцати у меня были уже весьма неплохие белогвардейские стихи, мое стихотворение «Молитва в разоренном храме» читали в Париже потомки белоэмигрантов.

— Чем, по вашему мнению, вызвана нынешняя массовая ностальгия по советским временам?

— Я абсолютно уверена в том, что это происходит не случайно и не само. Рассудим здраво: будь мы с вами самыми оголтелыми врагами нашей страны — «вложились» бы мы в нынешних российских «либералов»? Они и сами по себе карикатурны, да еще память о девяностых страшных годах… Ну, кого за собой поведут Шендерович и Ахеджакова? А вот, особенно если власти еще пару раз «чуть-чуть» урежут пенсии, да убавят бесплатного медицинского обслуживания, да проведут сокращения и все это на фоне откровенного бешенства нуворишей, чумного пира — ну что может эффективнее вывести людей на «майдан», как ни красное знамя? «Что можно было купить на рубль?», «большевики дали справедливость», «квартиры были бесплатны»… Ну вы это все сами в сетях видите. Я не думаю, что враги России глупее меня. Я полагаю, что у нас майдан может быть только красным. СССР, по которому тоскует не видавшая его молодежь, от этого назад не вернется, конечно. Под коммунистические лозунги сегодня возможен лишь передел собственности, погружение страны в хаос, с возможной далее потерей территорий. А из хаоса никогда нельзя подняться без колоссальных потерь. Мне не нравится раздувание этой ностальгии, очень не нравится.

— Вы не верите в конечное примирение «белых» и «красных»?

— Почему же не верю? Верю и уповаю. Просто оно должно произойти на основе нравственной оценки событий и персоналий. А такая оценка невозможна без просвещения народных масс. Парадоксально: мы живем в информационную эпоху, а о «штурме Зимнего», которого не было, до сих пор говорят даже тележурналисты. Невежество — самая большая преграда на пути к общественному примирению. Кстати, я знаю немало людей с красными предками, которые сделали белый выбор. Противоположное мне не встречалось, если, конечно, не считать «белым» Гайдара, прыгнувшего в антикоммунисты прямиком из редакции журнала «Коммунист». Таких было много в девяностые, но это не выбор, а просто беспринципность.

— Во всяком случае, положительные исторические примеры есть: в Испании франкисты примирились с республиканцами, а в США — южане с северянами…

— С двух сторон была хоть какая-то добрая воля. Мы же наблюдаем ее полное отсутствие у противной стороны. В ситуации вокруг столичного метрополитена все проступило слишком явно. Мы предлагали переименовать станцию «Войковская» (названную в честь большевика Петра Войкова, участника убийства царской семьи. — П.В.) в честь космонавта Владислава Волкова. Ну чем не идеальная общенациональная фигура? Мы же не в честь Коверды (белоэмигранта — убийцы Войкова. — П.В.) станцию предлагали назвать, хотя я бы с удовольствием. Но мы пошли навстречу. Волков — молодой ученый, герой, трагическая гибель. К тому же и жил рядом. Кто же может быть против? Не мы. Вы так кричите — «Советская власть — это космос!!!» Но господа товарищи, мы же не против космоса. Мы готовы принять все достижения ХХ века — кроме палаческих и богомерзких. Сойдемся на Волкове — ему обе стороны смогут возложить цветы! Но нет, оказалось, что советская власть — это никак не космос. Это детоубийство, убийство девушек и невинных людей. Мы не требовали признания оппонентами святости Августейшей семьи. Мы всего лишь хотели заменить ее убийцу на космонавта. Так о чем далее говорить с этими людьми?..

— Суд в Петербурге постановил демонтировать памятную доску адмиралу Александру Колчаку на доме, где он жил. Адмирал занимает одно из центральных мест в мире вашего только что вышедшего романа. Вам не показалось это злой иронией судьбы?

— Нет. Это в очередной раз показало мне, что у меня, как у писателя, есть историческое чутье. Кстати, есть хорошие писатели и не наделенные этим свойством, у каждого свои достоинства. Но у меня чутье безусловное. Смотрите, сколько всего произошло одновременно с романом. Католическая тема у нас не в моде, это естественно, страна православная. Но тут: встреча на Кубе Папы Франциска и Патриарха Кирилла, оживление интереса общества к теме, споры. Трампа не должны были избрать, но избрали. Сильно полагаю, что ряд коллег деятельно трудился над произведениями, где чудовище в женском облике, то есть, Хиллари, тянется к ядерной кнопке и тому подобное. Кто их теперь издаст? Впервые за долгие годы — в обществе положительный интерес к США. Оправдан он или нет — вопрос другой, но он положителен. А сейчас — идет атака, бешеная атака на Адмирала. Мы как раз сегодня говорили с друзьями — что именно на него, это закономерно. Атака пошла — моя книга ей ответит.

— Вы настаиваете, чтобы название вашего романа писали через «ять». По-вашему, следует отказаться от всех нововведений, которые появились в нашей стране после 1917 года?

— Я не настаиваю, просто это и есть его название. Через «е» русские могут быть только «Побежденными». Кстати, так и назывался роман Ирины Головкиной (Римской-Корсаковой), с которым мое название вступает в разговор. О каждом нововведении — разговор особый, «все» — это уж слишком обще. Но «старая» орфография, конечно, красивее и интереснее, новая обедняет своих носителей.

— Возможен ли новый поворот России к коммунизму?

— Как я сказала выше — возможно обрушение страны в новую разруху, и