Пятая Французская Республика - Nicholas Atkin

намеренно сдерживались консервативными профессорами. К разочарованию, самая серьезная проблема - переполненность школ - не была решена, а это значит, что многие из тех неудобств, которые вызвали протесты 1968 года, продолжали существовать. В 1970-х годах французские студенты не утратили своей тяги к протестам, хотя они и не достигли масштабов 1968 года.

На рабочем месте Гренельские соглашения привели к сокращению рабочего дня и повышению заработной платы, хотя эти повышения были практически бесполезны из-за эндемической инфляции, которая поразила 1970-е годы. Также были предприняты попытки улучшить отношения между трудом и капиталом, что привело к расширению представительства профсоюзов и заключению коллективных договоров. Тем не менее, это не остановило рост числа забастовок, который и без того наблюдался до 1967 года. Отчасти эта воинственность отражала вновь обретенное влияние CFDT, который оттеснил CGT и PCF. Она также отражала сохраняющийся идеализм. Надежды, возникшие в 1968 году, было нелегко развеять, даже если промышленные отношения все еще находились в темном веке. Когда в 1973 году работники часовой фирмы Lip в Безанфоне попытались применить автогестию на практике, вернув себе обанкротившуюся фабрику, они оказались под следствием по обвинению в краже. Несмотря на этот эпизод, долгое время после 1968 года и работодатели, и буржуазия испытывали настоящий страх перед рабочим классом и не осмеливались вводить реальные меры жесткой экономии, хотя забастовки по-прежнему разгонялись в уродливой форме. Как мы увидим в последующей главе, экономическая политика Жискара характеризовалась "стоп гоу" - радикальные планы Барре, предполагавшие замораживание зарплат, часто смягчались во имя политической целесообразности. Реальные меры жесткой экономии были приняты только после планов Жюппе в 1995-97 годах.

В конечном итоге и рабочие, и студенты хотели получить свою долю в обществе потребления, что становилось все более недостижимым с окончанием trente glorieuses. В связи с этим иногда утверждают, что 1968 год предвосхитил безудержный индивидуализм 1980-х, появление "яппи", а не "йиппи". Однако это слишком цинично. Как отмечают Дэвид Хэнли и Пэт Керр, они игнорируют тот факт, что экономика 1980-х была гораздо более сложной, чем "низкотехнологичная, трудоемкая экономика" 20 годами ранее.61 Не учитывается и то, что многие soixante-huitards никогда не отказывались от своего идеализма; например, бывший студенческий лидер Серж Джулай отличился в 1973 году, основав Liberation, левую газету, которая помогла Миттерану прийти к власти в 1981 году.

Действительно, не весь идеализм майских событий угас, хотя не всегда легко выявить прямую связь между 1968 годом и его культурными последствиями. Для некоторых этот год приоткрыл завесу над несколькими движениями, которые до этого были скрыты от глаз общественности. Эта интерпретация в первую очередь касается вопросов, связанных с личностью человека - права геев, феминизм, экология и ядерное разоружение, - она подкрепляет мнение о том, что протесты 1968 года лучше всего рассматривать как движения "личного освобождения".62 В своем обширном анализе западного индустриального общества Рональд Инглехарт показал, как после 1968 года молодые люди, не обремененные интересами статус-кво, были особенно готовы принять эти радикальные идеологии.63 В самой Франции это было особенно заметно среди молодых геев и лесбиянок. Для них 1968 год стал платформой, на которой они начали последовательные протесты, в конечном итоге достигшие определенного успеха в 1980-х годах64.

Однако именно феминистское движение черпало наибольшее вдохновение в 1968 году. Как известно, усилия небольшого числа феминисток, объединенных в такие периферийные организации, как Демократическое женское движение (Mouvement Democratique Feminin, MDF), были сдержаны целым рядом факторов: глубоко укоренившимся мужским шовинизмом, общественными институтами (такими как брак), давлением, заставляющим соответствовать, институциональными барьерами, религиозными предрассудками и нежеланием самих женщин бросать вызов статус-кво. После 1968 года французский феминизм обрел большую уверенность. Как отметила де Бовуар

размышляла в 1984 году: "Я считаю, что воинствующий феминизм вырос непосредственно из демонстраций 68-го года, что правильные феминистские взгляды возникли, когда женщины обнаружили, что мужчины 68-го года не относились к ним как к равным. Мужчины произносили речи, а женщины их печатали".65 Эта воинственность вскоре стала очевидной. Поздней осенью 1970 года женщины-активистки ворвались на так называемое Генеральное собрание, организованное в Версале глянцевым журналом мод Elle. Они призывали женщин уделять меньше внимания таким вещам, как макияж и красота, и отказаться от традиционной роли, отведенной им. В следующем году появился печально известный манифест салопов (Manifeste des salopes), подписанный такими женщинами, как Катрин Денев и Франсуа Саган, которые заявили о том, что сделали нелегальные аборты. Как рассказывает Клэр Дюшен, в 1973 году была создана организация "Психанализ и политика", ответвление Движения за освобождение женщин (MLF), которая подчеркивала бессознательные способы эксплуатации женщин мужчинами и проводила активную кампанию против порнографии, в частности, садо-мазохистского фильма "История 0" (Histoire d'0).66 Пользуясь поддержкой таких журналов, как Le Nouvel Observateur, а не Marie-Claire, играя на симпатиях левых в широком смысле слова и привлекая общественную поддержку после так называемого дела Бобиньи (см. выше), женское движение добилось успеха в повышении доступности контрацепции, а в 1975 году были легализованы аборты, хотя их доступность по-прежнему была ограничена. Более того, несмотря на принятое в 1972 году законодательство, равная оплата труда и равные права на работе все еще не были доступны женщинам, несмотря на то, что "второй пол" составлял половину работающего населения и доминировал в таких профессиях, как машинистка, медсестра и учитель начальных классов.

Заманчиво предположить, были бы проведены дальнейшие реформы, если бы де Голль продолжал оставаться у власти после 1969 года. Как мы уже отмечали, после июньских выборов 1968 года он вновь обрел уверенность в себе и, казалось, был рад потакать реформаторским инстинктам, которые всегда были частью его политической психологии. Он знаменито сказал: "Вот палата PSF (правого крыла), с которой я буду проводить политику PSU (левого крыла)". Но было уже слишком поздно. Его здоровье подводило, а старость, которой он всегда боялся, охватила его всеобщим унынием. Кроме того, он был в долгу перед глубоко консервативным парламентом и вынужден был соперничать с Помпиду, который все больше рассматривался как лидер, ожидающий своего часа. Со своей стороны, "депутат от Канталя" заявил, что готов выдвинуть свою кандидатуру, когда состоятся выборы, хотя тактично добавил, что не торопится. Отчасти именно в попытке подорвать своего соперника де Голль стремился укрепить связи между президентом и народом, проведя обещанный в 1968 году референдум. На нем избирателям предлагалось одобрить некоторые весьма сложные реформы как Сената, так и региональных властей. Многим это показалось крайне ненужным делом, и результаты референдума отвергли планы де Голля (52,4 % проголосовали "против"). Как только результаты стали ясны, а все показатели до голосования 27 апреля 1969