Погребальные обряды и культ предков. От завета Одина и некромантии до упырей и похорон Ярилы - Владимир Яковлевич Петрухин

конце XV века. Миниатюрист, работавший в Западной (Литовской) Руси (в Полоцке или Смоленске) и ориентированный на позднеготические образцы, точно следовал тексту. На миниатюре, посвященной первому эпизоду «полоцкого чуда» – бесам, рыщущим по улице в человеческом облике, четыре антропоморфные фигуры представлены в двух видах, различающихся цветом. В целом они выглядят как некий «хоровод» из чередующихся темных и светлых фигур. Полочане изображены сидящими в запертых жилищах при свете луны. Бесы изображены в традиционном для нечистой силы обличье: волосы дыбом, сзади хвосты, у темных демонов – когтистые лапы.

Вторая миниатюра иллюстрирует эпизод «навье бьют полочаны» и показывает, как уже днем демонические всадники верхом на белых конях (у переднего всадника когтистые лапы) поражают мечами вышедших из жилищ полочан. Белый конь считался атрибутом святого Тодора на Балканах, белых коней оседлали и демоны на древнерусской миниатюре. Однако сопровождавшие Тодора мертвецы-оборотни являлись из преисподней и боялись дневного света, а на древнерусской миниатюре над демоническими всадниками светит солнце.

В Центральной Европе (славянском и австрийском ареалах) распространены представления о белых конях – выходцах с того света: они оставляли отпечатки копыт, роняли подковы или вообще двигались без следов, как загробная дружина святого Вацлава, первого чешского святого князя, если верить не вполне верифицируемым записям, сделанным в XIX веке чешским фольклористом Йозефом Вирджилом Громанном (1831–1919). Эти конские мотивы объединяют балканский ареал с восточноевропейским.

В балканской традиции на Троицу (Русальную неделю) ряженые, иногда вооруженные мечами, как всадники на миниатюре, исполняли танцы, взявшись за руки. При этом нельзя было нарушать хоровод – расцепляться. Посредством этих «игрищ» также поминали мертвых.

На первой миниатюре в соответствии с летописным повествованием представлен ночной «хоровод», где бесы шествуют, не сцепившись руками. Полоцкие нави были видимы, но выходившие из домов погибали от болезни – и это напоминает нам о балканском запрете покидать дом в День святого Тодора, когда не разрешалось даже освещать жилище изнутри. На миниатюрах полочане изображены вышедшими из домов днем: они разглядывают демонических всадников, а на ночных навий смотрят из окон. «Ночная» миниатюра изображает не просто хоровод, а навье коло – коло мертвых, известное на Балканах. Славяне-македонцы верили, что обратный ход хоровода способен «затанцевать» эпидемию, вызванную нечистой силой, – вспомним, что, спасаясь от мертвецов, нужно было пятиться задом.

Вторжение покойников и смерти в мир живых в Полоцке можно назвать «окказиональным», связанным с эпидемией. В отличие от него, календарно «запрограммированными» были посещения живых мертвецами в периоды смены годовых циклов, особенно на Новый год, в русские Святки, римские сатурналии и т. п.[91] С этими вторжениями справлялись при посредстве карнавальных ритуалов – ряжения, так как ряженые покойники и нечистая сила были не страшны, а смешны. Кроме того, периоды их разгула ограничивались календарными сроками – самыми короткими днями года и т. п. (см. о «дедах» и греческих антестериях в главе 2).

Конный дух в Китае

Чтобы прекратить нашествия и эпидемии, христиане должны были замаливать свои грехи. В Китае эпохи древней империи Хань людям приходилось идти на уступки и переговоры со злыми духами. В одной из легенд рассказывается о чиновнике по имени Вэнь, который из-за разгульной жизни настолько истощил свои силы, что мог стать лишь призраком после кончины. И действительно, после смерти Вэня встретили на коне в сопровождении слуг. Случайные свидетели в ужасе бросились наутек, но он нагнал их и велел, чтобы ему воздвигли кумирню, пригрозив бедами, если этого не сделают (Гань Бао, V, 92). Вскоре и правда началось моровое поветрие, и дух через шаманку пригрозил народу очередными несчастьями. Тучи мух приносили людям гибель, а затем начались пожары, подступившие ко двору правителя. В итоге решено было ублажить духа. В чиновном Китае это требовало не только учреждения культа, но и повышения по службе. Наследникам злого духа пожаловали высокие должности, а для самого беспокойного духа возвели храм. Только тогда бедствия прекратились.

Глава 11. Проводы покойника

«Хвали жен на костре»

Эта максима – фраза из эддических «Речей Высокого» (Одина) – уже приводилась в связи с описанием обычая убивать женщину на похоронах вождя. Арабский путешественник Ибн-Фадлан в начале Х века описал этот ужаснувший его обычай: в мусульманском раю гурии, ублажающие праведников, были небесными созданиями, а не принесенными в жертву наложницами.

Героини эпоса тоже следовали этому завету Одина, ведь эпические герои принимали смерть по собственному выбору, демонстрируя неустрашимость. В исландских песнях о Нифлунгах и «Саге о Вёльсунгах» героиня Брюнхильд (Брунгильда из немецкой «Песни о нибелунгах») убила себя на погребальном костре своего возлюбленного Сигурда, устроенном как брачное ложе, и отправилась за ним в Хель. Сигурд не пал в битве и поэтому не заслужил воинского рая – Вальхаллы.

Брюнхильд не была женой Сигурда, и она упрекает его законную жену Гудрун в том, что та не решилась последовать на тот свет за мужем. На похоронах Брюнхильд велит убить дружину из рабов и рабынь, чтобы устроить «свадебный поезд», и эта «свадьба» отправляется в преисподнюю. Перед тем как убить себя, она пророчествует о несчастном будущем виновных в гибели Сигурда Нифлунгов и его вдовы Гудрун, ведь на том свете ей уже доступны тайны грядущего.

Как уже говорилось, обычай убийства или самоубийства вдовы на похоронах мужа, известный в индуистской традиции (сати), был распространен у разных индоевропейских народов. Предполагается, что женоубийство считалось нормой, восходящей к древности. В Средние века русская княгиня Ольга якобы тоже торопилась в Царьград и приняла там христианство, чтобы не последовать на тот свет за убитым мужем – князем Игорем. Однако, судя по летописи, ей не грозила такая участь, напротив, к вдове явились сваты, которых она, подобно некоей валькирии, спровадила на тот свет прямо в ладье. И справила «тризну» на кургане мужа, перебив во время пиршественных излишеств древлян, которых винила в его смерти.

От обычая убивать вдов на похоронах мужа в Индии начали отказываться уже в древние времена. В ведийских гимнах говорится, что вдова лишь на время ложилась на погребальный костер мужа, а затем предавалась горю вместе с остальными. Впрочем, при последующем угощении разрешались танцы и смех[92] (вспомним о ритуальном смехе русских дружинников при виде разгоревшегося костра).

Похоронные причитания

Законная жена Сигурда Гудрун была так потрясена смертью мужа, что не могла проронить ни слезинки. Лишь когда окружающие ее жены сняли покров с тела убитого, она заголосила так, что закричали птицы на дворе. Ее поэтический плач возвеличивал убитого конунга:

Чтили меня

воины