Погребальные обряды и культ предков. От завета Одина и некромантии до упырей и похорон Ярилы - Владимир Яковлевич Петрухин

собою», описывается как некий казус. Специфика этих казусов роднит летописные сюжеты с историями смерти скандинавских правителей в «Саге об Инглингах» и с вещим сном в «Слове о полку Игореве». Может быть, составитель «Повести временных лет», писавший под диктовку любимца Ярослава, киевского князя Всеволода, желал еще раз продемонстрировать историческую правоту Ярослава? Недаром он подчеркивал, что смерть Владимира свидетельствовала о Божием покровительстве, данном Ярославу. Отвратительная смерть братоубийцы Святополка Окаянного (историческое «эхо» смерти Владимира), погибшего в некоей «пустыне между чехами и ляхами», где его могила продолжала источать зловоние[103], выражает ту же тенденцию прославления Ярослава. Святополк не был похоронен с сородичами – членами княжеского рода в основанной Владимиром Десятинной церкви. Кстати, на радзивилловской миниатюре погребенный под курганом Святополк изображен в позе неупокоенного – с раскинутыми руками[104].

Миниатюра из Радзивилловской летописи: погребенный Святополк.

Библиотека Российской академии наук

В русской истории известны и другие случаи с похоронами правителей, напоминающие прецедент с выносом тела Владимира. Гиганта Петра Великого, умершего после болезни и не оставившего завещания, смогли вынести лишь через окно Зимнего дворца. А гроб его, согласно древнерусской традиции (хоть император и отринул наследие Древней Руси), положили на сани и повезли через скованную льдом Неву по специально проложенному мосту к Петропавловской крепости. Церемония укладывалась в формирующиеся фольклорные стереотипы восприятия Петра. Историк Евгений Викторович Анисимов усматривает в ней исток сюжета распространенного лубка «Как мыши кота хоронили», где сани усатого гиганта вместо коней тащат восемь мышей[105]. Конечно, в народном сознании вынос тела через окно также воспринимался как похороны опасного мертвеца[106] и «Антихриста». Замечу, что лапы кота на лубке связаны «ужами» (так спускали на погребальные сани Владимира).

«Технические» сложности, связанные с похоронами первого императора, человека великанского роста, явно не волновали народ, который около столетия назад стал свидетелем гибели другого правителя, чья ориентация на западные ценности заставляла видеть и в нем губителя православия. Это был Лжедмитрий I, который сам выпрыгнул из окна, спасаясь от преследователей, но был убит, выволочен нагим из Кремля и оставлен непогребенным на площади «для позора». По Москве, однако, пошли слухи о «чудесных знамениях», творящихся возле трупа, например самостоятельно возгоравшихся вблизи свечах. Пришлось оттащить тело в скудельницу и бросить там в общую могилу. Во время переноса «поднялся по всему городу страшный вихрь, сорвавший кровли с нескольких церквей и башни с городских стен» – согласно слухам, строения крушила сверхъестественная сила мертвеца-еретика. А чудеса продолжились: труп вновь оказался на поверхности вдали от могилы. Жителям стало ясно, что они имеют дело не просто с еретиком, а с колдуном. Пришлось прибегнуть к радикальной мере избавления от беспокойного мертвеца: самозванца сожгли, а прах развеяли.

«Похороны» Лжедмитрия действительно относятся к типичным для народной традиции похоронам колдуна или «заложного» покойника, тело которого не приемлет земля, а душа рвется из трупа в виде вихря, срывающего крыши строений – особенно с башен над воротами. Дмитрий Константинович Зеленин, специально изучавший тему «заложных» покойников[107], не решался напрямую связывать эти представления с дохристианской «языческой» эпохой, хотя универсальное распространение верований о вредоносных мертвецах у разных народов имело схожие обрядовые действия, призванные воспрепятствовать их возвращению в мир живых. Пролом в стене для выноса трупа известен не только скандинавам и восточным славянам, но и славянам южным. У болгар умершего в опасное время – например, в пост на Тодоровой неделе, так как сам святой Тодор (Феодор) считался «святым вампиром», воплощением первой недели Великого поста, – нужно было хоронить в выгребной яме, минуя церковь, а из дома выносить через пролом в стене. Показательно, что в славянском ареале в дохристианскую эпоху (VII–X вв.) наблюдается «зеркальное» отражение этого обычая в погребальном обряде. В ту пору у всех славян господствовала кремация, но кремированные останки помещали в погребальную камеру – имитацию загробного жилища под курганом, – а одну из стен камеры оставляли разобранной.

Еще раз напомню, что умерший до упокоения в могиле представлял угрозу для живых, поэтому совершались многочисленные обряды, призванные препятствовать возвращению смерти в мир живых. Это касается не только простонародных суеверий. «Хтоническим» был и культ античных героев, жертвы которым приносились на их могилах ночью (время выноса тела Владимира), чтобы загробный покровитель не превратился в упыря. Тем не менее сюжет похорон князя Владимира нельзя свести к «общему месту» традиционной обрядности: этот летописный случай был явно индивидуальным, а смерть Владимира вселяла страх в окружение правителя. Неизвестно, способствовали ли этому физиологические обстоятельства, например тяжелая агония или болезнь, когда требовалось создавать специальные проходы для облегчения расставания с душой, но сама ситуация распри внутри только что принявшего крещение княжеского рода приводила к обрядовому конфликту, стремлению предотвратить ссору между живыми и мертвыми. Торжественное погребение Владимира Святославича в Десятинной церкви должно было уменьшить страх, обычно поглощающий общество в момент кончины правителя. Летописцу и следовавшим ему церковным историкам – вплоть до церковного историка Нового времени митрополита Макария – оставалось лишь сетовать на «малое потщанье» новых русских христиан, которое не позволило посмертно прославить чудесами «нового Константина», крестившего Русскую землю. На миниатюре Радзивилловской летописи, созданной в XV веке, Владимир закономерно изображен с нимбом.

Впрочем, неканоническое обращение с покойниками, подозреваемыми в «нечистой» кончине, еще долго вызывало возмущение средневековых православных книжников. Так, Серапион Владимирский уже в XIII веке обличал в маловерии тех, кто винил самоубийц и утопленников в стихийных бедствиях и выкапывал их из могил для посмертной расправы.

Кризис власти и смерть правителя: похороны Вильгельма Завоевателя

Отношение к умершим правителям с современной точки зрения представляется парадоксальным не только в связи с похоронами князя Владимира Святославича. Историк-медиевист Михаил Анатольевич Бойцов обнаружил кажущееся непочтительным поведение в отношении князей церкви, епископов, пап и светских правителей в Средние века[108]. Так, Вильгельм Завоеватель, подчинивший Англию в 1066 году, слег в постель и умер в родной Нормандии в монастыре у стен Руана в 1087 году во время войны против французского короля. По некоторым сведениям, он был ранен из-за споткнувшегося коня, что напоминает о роли этого животного как проводника на тот свет. Его старший сын и наследник тем временем находился при дворе французского короля, почти как в распре между князем Владимиром и сыновьями. Вильгельм упокоился, вручая душу Деве Марии (Владимир был похоронен в церкви Богородицы), но погрести его было некому, так как знать бросилась в свои владения, чтобы не потерять их в грядущей усобице, а дворня грабила «выморочное» имущество, пока покойный нагим лежал на полу.