Филипп Янковский. Только чужой текст. Творческая биография - Наталия Александровна Соколова

обладающий реальной, принципиальной для сюжета творческой властью – это поэт Ян Тушинский из «Таинственной страсти». Но и помимо него актер воплотил на экране людей искусства, в образах которых власть над аудиторией присутствует номинально: она обозначена, но не развита в сценарии. В число таких персонажей, кроме двоих музыкантов, проанализированных в предыдущих главах – скрипача Давида из «Матросской тишины» и Трубадура-младшего, солировавшего в «Бременских музыкантах & Co» на саксофоне, – входят и двое литераторов – Иван Тургенев из недоснятой «Метафизики любви» и писатель Андрей из «Черного облака». А еще двое комических режиссеров – Артем из «Любви с акцентом» и его коллега-ноунейм из «Звезды».

Среди всех перечисленных «творцов» (за исключением студенческого Давида, судить о котором сегодня невозможно) Ян Тушинский стоит особняком – как образ наиболее полнокровный, глубоко проработанный. Жил им Янковский долго – съемки первоканального тринадцатисерийного сериала Влада Фурмана «Таинственная страсть» (2016) начались осенью 2014 года, получили весьма протяженную географию – прошли в Москве, писательском Подмосковье с его центром в Переделкине, в Санкт-Петербурге – и кончились уже летом в Крыму.

В основу сценария Елены Райской лег последний завершенный роман Василия Аксенова «Таинственная страсть», прообразами героев которого стали он сам, выведенный в тексте под псевдонимом Ваксон, и его товарищи – главным образом, легендарные поэты-шестидесятники. За спорными в своем псевдоостроумии именами, которыми прозаик нарек героев, легко узнать Евгения Евтушенко (Ян Тушинский), Беллу Ахмадулину (Нэлла Аххо), Роберта Рождественского (Роберт Эр), Андрея Вознесенского (Антон Андреотис) и многих-многих – некоторых персонажей Аксенов сам представил читателям в предисловии романа, прообразы же других несложно отгадать.

Местами неприятно желтушная и охватившая куда больший, чем в сериале, временной промежуток, книга в сущности была не столько про дружбу, сколько про ее распад (и сама являлась поступком, его цементирующим): пресловутая «таинственная страсть», позаимствованная Аксеновым из стихотворения Ахмадулиной «По улице моей который год…», – не что иное, как страсть к предательству. Но в сериале акценты смещены – начало разлада поэтической компании отходит на второй план, уступая место страстям более житейского характера. Как выразилась критик Татьяна Москвина, у Фурмана получилась «классическая ретромелодрама на фоне истории»[74].

И все же искать историческую правду «оттепельной» эпохи, в которую живут герои сериала, еще молодые и свободные творцы, – занятие неблагодарное. Едва выйдя на экраны, проект сразу же вызвал горячие споры, дошедшие, по милой первоканальной традиции, до ворошения грязного белья. Но все тщета: реальные события были искажены еще самим Аксеновым в романе, поэтому в вариации Райской действительность, уже дважды опосредованная, размылась окончательно.

Как раз на эту усредненность происходящего на экране впоследствии пеняли создателям «Таинственной страсти» в печати многие критики, – после чего в рецензиях обычно следовал внушительный перечень анахронизмов и прочих несостыковок, бросившихся в глаза авторам – особенно тем, кто и сам глотнул атмосферы хрущевской «оттепели». Замечания и впрямь справедливы: как бы ни пытались продюсеры открещиваться высказываниями вроде «Мы стремились воплотить дух эпохи» – дьявол-то, как известно, кроется в деталях. Кино у Влада Фурмана получилось красиво стилизованное, но приблизительное. А потому ценное, прежде всего, актерскими работами.

Среди удач проекта и образ Яна Тушинского – несмотря на то что роль и вышла неровной. Зато как удивительно читает Филипп Янковский стихи Евгения Евтушенко и Бориса Пастернака! Эти эпизоды компенсируют ту натужно-восторженную тональность, в которой Ян хронически существует в многофигурных сценах – например, во время застолий (а «заседают» поэты в сериале широко и обильно). Зачастую лишенный возможности солировать в групповых эпизодах, артист здесь ощутимо зажимается на общем плане, и в образе Тушинского начинает сквозить фальшивая интонационная приподнятость, почти бессменное «эгегей!»

Зато когда наступает бенефисное время читать стихи, Янковский, идеальный по психофизике поэт-медиум, проводник божественного дара, берет свое. Такое ощущение, что душа его героя во время чтения пытается вырваться за пределы тела, вдохновенно порывая со всем земным. А потому и пластика такая угловато-гуттаперчевая: с выворотом рук, выгибанием спины, разрыванием воздуха в клочья – нервными пальцами. Тело мешает полету этой души, обожженной прикосновением «чего-то большего», сковывает ее, – оттого и бьется почти в конвульсиях. Точно так же стремится вырваться в метафизическое и душа Мити Карамазова в его сцене богообретения из третьего акта мхатовского спектакля.

Евгений Евтушенко был одним из лидеров шестидесятников, а для простых советских читателей и вовсе кем-то вроде сегодняшней рок-звезды. И Евтушенко-Тушинский, и большинство его коллег – представителей эстрадной поэзии, обладали несомненной властью, совершенно особым ее родом, – поэтической властью над толпой.

Власть эта, как и в случае с персонажами-экстрасенсами, сыгранными Янковским, передана герою свыше – как божественный дар. Ян Тушинский – один из рупоров эпохи, к голосу которого, то звучащему из радиотранслятора, то плывущему над трибунами целого стадиона, с замиранием прислушиваются тысячи советских граждан. Овладевая их эмоциями, поэт способен овладеть и их мыслями, – зажечь в них сомнение, решимость, наконец, бунтарство. Такую огромную творческую власть нельзя было недооценивать, – а потому рядом с героями «Таинственной страсти», как и с их прототипами, всегда пролегал путь бдительных агентов КГБ.

Рассказывая журналистам о работе над образом Тушинского, Янковский повторял, что играл, прежде всего, любовь. И действительно, их дуэт с Чулпан Хаматовой, снявшейся в роли Нэллы Аххо, с которой Яна связывали сложные любовно-дружеские отношения, подарил сериалу отдельный маленький спектакль – со своей бессловесной внутренней драматургией. В многозначительных переглядываниях этих героев на протяжении всего сериала тонко прочерчивается незавершенность их романа.

«Незавершенность» – в принципе очень важное слово для Яна, который, как и положено поэту, сверхчутко ощущает мир вокруг себя. Одно из самых характерных движений Тушинского (и вообще артиста Янковского в кадре) – незавершенное прикосновение. Словно, доведенное до конца, оно способно разрушить – Яна, Другого, их отношения. Окружающий мир подчас чрезвычайно хрупок для персонажей Филиппа Янковского – как и они сами.

Но вот что любопытно: несмотря на столь тонкую лирическую нюансировку, Тушинский у Янковского получился героем на редкость смешным, почти комедийным. В роли немало комических моментов, сыгранных без слов – подчас одними глазами. В своей нарциссической, детской непосредственности (и в таких же детских истериках) Ян со стороны бывает очень забавным, и в то же время его жаль – как в той сцене, когда прибывший в Москву Фидель Кастро проходит мимо своего «друга», кричаще разодетого в кубинский флаг, не удостоив того даже приветствием. За несколько секунд на лице Яна успевают пронестись самые разнообразные, контрастные друг другу эмоции: Тушинский переживает огромный их спектр. Он – «разный».

Именно эта многогранность личности, зафиксированная самим Евтушенко в стихотворении «Пролог», и стала для актера ключом к образу. В интервью