Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

многие земские деятели настаивали на освобождении прихода от бремени поддержки духовенства, нередко они видели его роль в местном самоуправлении столь же утилитарно. В 1880 году собрание Московского земства подало в Министерство внутренних дел прошение о признании прихода самостоятельным «юридическим лицом» с правом собственности на его имущество. Просители аргументировали это тем, что приход мог бы заниматься социальным обеспечением и образованием местного населения от имени земства, если бы ему был предоставлен такой статус. Московский губернатор заблокировал ходатайство на том основании, что оно выходит за рамки компетенции земства, однако в следующем году московских коллег поддержали земства Санкт-Петербурга, Воронежа и Полтавы. Наконец в 1883 году прошение направили в министерство, а затем в Синод, который отклонил его из опасения духовных распрей на почве судебных споров по разделу приходской собственности[567]. В последующие десятилетия земские деятели продолжали выступать за преобразование прихода в «мелкую земскую единицу» с налоговыми и административными полномочиями[568].

Представители либерального крыла земского движения рассматривали приход как форму гражданского общества – «общественности». Они часто воспринимали приходское духовенство не как лидеров или даже членов гражданского общества, а как наемных функционеров, представляющих чиновничество, а не свою общину. Татьяна Леонтьева указывает, например, на то, что Павел Милюков в своих «Очерках по истории русской культуры» игнорировал роль пастыря, приписывая рост начального образования в России гражданскому обществу. Леонтьева же пишет: «Без презираемого либералами „попа“ общественность не смогла бы сдвинуть дело с мертвой точки»[569]. Члены первых земских собраний Москвы, Твери, Санкт-Петербурга и Тамбова подали не имевшие успеха петиции об отказе священнослужителям в праве быть земскими депутатами (гласными) на том основании, что они не платят земских сборов и что мирские интересы должны быть «совершенно чужды членам духовного звания»[570]. Фактически приходские священнослужители в последующие десятилетия взяли на себя различные обязанности в земствах. В 1914 году тверской епископ в письме обер-прокурору написал следующее:

Духовенство в громадном своем большинстве должно быть причислено если не к земским плательщикам, то к земским труженикам, как законоучители в земских школах, как требоисправители в земских больницах, богадельнях, приютах и арестных домах, как участники в земских учреждениях мелкого кредита, кооперации, семенных складов, как статистики, доставляющие земству сведения о рождении, бракосочетании и смерти, о заразных и повальных болезнях и эпизоотии, об урожаях трав и хлебов, как участники в земских пожарных дружинах[571].

Земские управы часто рекомендовали священников к епархиальным наградам за эти безвозмездные службы[572]. При этом земские деятели стремились ограничить влияние пастырей на сельское общество. В 1879 году в одном церковном издании описывался Kulturkampf, проводимый земцами против приходского духовенства[573]. В том же десятилетии земства Пскова, Чернигова, Перми и Одессы заявили о готовности взять на себя ответственность за содержание приходского духовенства путем сбора специального налога с населения. Синод, равно как и само приходское духовенство, отверг этот план, так как он превратил бы пастырей в земских служащих, подлежащих дисциплине и контролю со стороны земских управ[574]. К 1905 году, не сумев административно подчинить себе ни приходы, ни духовенство, земства некоторых губерний, в том числе и Тверской, начали взимать налоги с причтового имущества, усугубив тем самым финансовое бремя пастырей[575].

Славянофильское движение дало богословское обоснование автономии прихода внутри церкви. Его основоположник Алексей Хомяков (1804–1860) утверждал, что единство православной церкви основывается на внутренней коллективной связи, которую он видел в крестьянской общине. Ее сплоченность, по мнению Хомякова, была не менее важна для единства церкви, чем власть иерархии. Без этой внутренней связи иерархия навязывала чисто внешнее и принудительное единство. Так, согласно Хомякову, обстояли дела в Римско-католической церкви[576]. Для интеллектуальных последователей философа приход был церковным выражением православной общины. Брат известного славянофила Юрия Самарина Дмитрий (1831–1901) в 1867–1868 годах написал серию статей, в которых приход сравнивался с живой ячейкой в теле церкви. Он утверждал, что исключение мирян из управления приходскими финансами равносильно «бюрократизации» этой фундаментальной единицы религиозной жизни. Позднее он же инициировал петицию Московского земства 1880 года о приходской реформе с целью освобождения этой живой ячейки[577]. Как и многие земские активисты, Самарин полагал, что освобожденная приходская община добровольно отдаст свои энергию и ресурсы на социальное обеспечение в сотрудничестве с местным самоуправлением. Однако православные крестьяне редко связывали даже свои мирские интересы с земством и вряд ли обратились бы к этому институту для решения религиозных вопросов[578].

Поздний славянофил Александр Папков (1852–1920), губернатор финской провинции Хямеэнлинна, представлял себе независимую приходскую общину более радикально, чем большинство современников. В своих многочисленных сочинениях с 1890‑х по 1917 год Папков описывал приход как самостоятельную религиозную общину, от автономии которой зависела жизнь церкви: «Пробудиться от этого мертвенного и пагубного сна мы можем только тогда, когда начнем настойчиво будить друг друга и когда войдем в тесное и братское общение друг с другом и с нашими пастырями. Это лучше всего достижимо на приходской почве, и вот почему весьма необходимо очистить эту почву от всяких препон, преград и наносов, и вот почему вопрос о православном приходе… так свят и так важен»[579]. Папков уникален среди сторонников приходской реформы, поскольку добивался приходской автономии ради нее самой, а не в интересах государственных служб или ради принципа представительного правления. По этой причине он выступал против любого бюрократического вмешательства в приходскую жизнь, не исключая и государственных субсидий на поддержку духовенства[580]. Папков утверждал, что, объединив все свои навыки и ресурсы для заботы о своей общине, прихожане могли бы достичь самодостаточности и избежать вмешательства «чуждых элементов» в приходскую жизнь. Это утверждение он основывал на идеализированном представлении о средневековом русском приходе[581]. Однако его собственное видение прихода было современным. Папков настаивал, что участие женщин в качестве учителей и организаторов прихода имеет важное значение для его успешности: «Всем известна крайне благотворная и выдающаяся роль женщин в христианском мире и особенная их склонность и чуткость к просветительной и благотворительной деятельности в христианском духе и направлении»[582]. Более того, когда идеальная приходская община Папкова будет реализована, она окажется способной поддерживать как приходское духовенство, так и городскую бедноту. Чтобы выразить эту надежду, он процитировал речь историка Михаила Погодина: «„Вера без дел мертва есть“, – изрек апостол… В разных европейских городах и у нас в Петербурге, существуют разные благотворительные общества, принимающие на себя обязанности помогать неимущим… но мы, в Москве, можем по приходам делать это гораздо проще, удобнее и