Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина

Идея создания театров-колоссов, как некогда античные театры, которые смогли бы вмещать народные массы, давно треплется в литературе.

Это отмахивание, это расшаркивание перед народом не ново.

В нескольких строках я хочу в этом смысле дать ряд заметок, чтобы позднее перейти к нашему пролетарскому театру.

Сторонники прошлого не могут отказаться от шаблона.

Им необходима база и ее историческое оправдание.

Значит, нужно танцевать от печки, и они танцуют от Греции.

Молодой мюнхенский художник-архитектор Август Це[443] блестяще исполнил этот «танец».

Согласно его проекту, зрительный зал состоит из громадного партера и из многих террасообразных, расположенных уступами и постепенно повышающихся кверху ярусов. Боковые места совершенно отсутствуют, благодаря чему поле зрения повсюду одинаковое.

Каждые 70 мест в целях безопасности имеют собственные выходы, гардероб и лестницу.

Последняя, между прочим, совершенно изолирована (что гарантирует от неизбежной в несчастных случаях давки) и выходит непосредственно на улицу.

Проект архитектора Це учитывает три основных фактора театрального строительства: свободное поле зрения, совершенную акустику, личную безопасность зрителей.

Рассчитанный на пять тысяч мест театр-колосс нуждается между тем в площади на 500 кв. метров меньше, нежели, например, театр принца-регента в Мюнхене, вмещающий, как известно, всего 1100 человек.

Оборудование сцены такого театра сводится к минимуму и ограничивается сценическими намеками.

Освещение сцены производится из особого купола, возвышающегося над ней; благодаря особым усовершенствованиям мыслимы различные световые эффекты, как то: освещение только известной части сцены.

Вот и всё.

Зритель в безопасности, поле зрения повсюду одинаково, возможны световые эффекты на сцене. А в зрительном зале будет страшно или просто скучно.

Мюнхенский художественный театр начал с архитектуры.

Георг Фукс[444] в предисловии к русскому изданию «Революции театра» сам признался, что им «далеко еще до несравненных постановок Московского Художественного театра.

«Правда, – говорит он, – не наша вина, что мы не могли еще приняться за окончательную переработку всего стиля актерской игры с такою же энергией, с какою мы взялись за преобразование сцены с архитектурной стороны».

Отсутствие пьес и новых драматургов заставило остановиться пока на футляре.

А проект архитектора Це разве не футляр?

И если бы ему удалось разрешить этот «сложный» вопрос шире, примерно тысяч на сто, подвинуло бы это хоть на один вершок осуществление народного театра?

Думаю, что нет.

* * *

А вот другая сторона.

Недавно возникший в Москве профессиональный союз артистов[445] начинает большое и важное дело, продиктованное назревшей потребностью. Его художественная комиссия, под председательством К. С. Станиславского, должна, не теряя времени, разработать и затем осуществить план устройства спектаклей для самых широких слоев Москвы.

Нет надобности доказывать, что театр нужен народу, что в нем у наших масс большая, даже острая потребность. И нет также нужды тратить слова на доказательство, как умело и осторожно должна эта потребность удовлетворяться. А между тем есть опасность, как указал в одном из подготовительных совещаний К. С. Станиславский, что она будет удовлетворяться далеко не так, как бы следовало, что будут давать новому зрителю не здоровый хлеб, а мякину. Уже имеются тревожные признаки. На новый спрос на театр спешат часто ответить часто не лучшие, но наиболее серые артистические силы, остающиеся за бортом прежних театров. Притягиваются к этому делу, стараются его использовать лишь в своих корыстных видах ловкие предприниматели, меньше всего заботясь о художественном содержании народного театра. Союз артистов ставит в этом деле как первую, кардинальную, задачу именно художественный характер спектаклей, и в выборе пьес, и в их исполнении. Эти спектакли сыграют роль критерия в глазах самих зрителей, научат правильно оценивать спектакли, которые будут им предлагаться другими. Вот основное начало того дела, которое теперь начинает союз московских артистов. Он постарается брать не количеством, но качеством, предпочитая удовлетворить потребность хотя в части, но удовлетворить по-настоящему, хорошо.

Комиссия решила устраивать народные спектакли двух категорий: в центре Москвы, арендуя на отдельные вечера существующие большие театры, и в более отдаленных окраинных пунктах спектакли районные. Частью спектакли будут черпаться из уже существующего театрального репертуара, при полном составе исполнителей каждого данного театра, частью же будут готовиться специально, причем комиссия проектирует завести свою «студию», будет для каждой пьесы подбирать наиболее подходящих исполнителей из артистов различных трупп, будет поручать режиссуру лучшим, наиболее для данного спектакля подходящим режиссерам.

Комиссия обратится с предложением «поставлять» свои спектакли ко всем организациям, соприкасающимся с массами.

Комиссия надеется, что организации отнесутся положительно и примут ее начинание с распростертыми объятиями.

Конечно, этого не будет, и организации, и самая масса не примут этих богатырей духа от искусства, которые определенно заявляют, что «театр как искусство по самой своей природе – беспартиен».

Дело не в партийности, а в том, что дух-то их слишком тлетворен и не по нутру он здоровому духу масс.

Алексей Ган

ПРЕКРАСНОЕ И ИНТЕРЕСНОЕ

Анархия. 1918. 15 марта. № 18. С. 4

Прекрасное и интересное, говорит Фага, весьма различные вещи.

Этого не следует забывать гг. благотворителям от искусства, когда они, окунувшись в условности прекрасного, вдруг милостиво подходят к массам с потугами эстетического просвещения.

Что они несут?

Чем хотят одухотворить души революционного пролетариата?

Они несут прекрасное, несут искусство, чтобы «вдунуть» в невежественную души искру божественного начала.

Чтобы скрыть свое презрение к нашему маю, чтобы заслонить свое органическое неприятие, они жужжат об ис‹нрзб›ном искусстве и пыжутся доказать его нерукотворность.

Искусство, оказывается, над всем: оно вне времени и вне пространства, оно свято.

И когда их души переживают последний период тления, они покорно встают спиной не только к будущему, но и к современному и холопски отдают земные поклоны прошлому, молитвенно созерцая гробницы отживших памятников.

В наши революционные дни, когда реальная действительность каждым часом, каждой минутой определяет самые совершенные формы динамического состояния масс, утверждает ее высшие формы человеческого напряжения и творит действенную трагедию борьбы, гг. эстеты бегут от реальности и, трусливо перелистывая историю искусств всех времен и народов, поспешно ищут материал, которым думают откупиться перед теми, кто никогда им не верил.

И ясно, что как бы широк поток этих подагрических фигур ни был, сколько бы пудов литературы по искусству они за собой ни волокли, сколько бы лекций, спектаклей и митингов, концертов ни устраивали, им не удастся отравить нас вонью своего разложения.

Профессиональная интеллигенция не учитывает условий быта и не считается с совокупностью психологических устоев, в атмосфере которых вырос грозный и неколебимый пролетариат, само‹нрзб› утвердивший в себе волю и мужество.

Как должно реагировать мятежное сердце рабочего, когда какой-нибудь паразит встает перед ним в позу просветителя и начинает уговаривать его принять на веру слово о нетленном искусстве.

Когда Ромен Роллан отчитывает организаторов общества «Тринадцать лет театра» за то, что они под вывеской «народного театра» преподносят народу Эсхила, Аристофана, Данте и Шекспира, говорит: «Удачный водевиль или хорошая современная мелодрама выше, чем „Осы“ или „Гамлет“». Увы! Подобный водевиль имеет неоценимое преимущество над этими шедеврами: он, по крайней мере, нечто живое. Никакая красота, никакое величие не могут заменить молодость и жизнь. Вместо того чтобы пренебрегать жизнью и оставлять ее в недостойных руках, старайтесь приблизиться к ней, но не надейтесь притянуть к далеким вершинам, где стоят без всякого действия отрешенные от настоящего храмы прошлого.

Алексей Ган

‹Мой новый вулканический товарищ›

Анархия. 1918. 17 марта. № 20. С. 4

«Петух революции. А. Святогор». 2-е изд. Москва, 1917 г. Цена 40 коп.

«Вулканизм – вот величайшая мечта, мысль, воля и дело моей жизни», – говорит товарищ Святогор в своей книге.

Он – поэт, умеющий не только «искать сочетания слов» и делать стихи, – нет! Он умеет и говорить о себе, и о своем творчестве, помимо своего ремесла.

И вот что он говорит:

«В 1909 г. в сборнике „Взмахи“ я возгласил „новую дорогу, здоровую и бодрую“. В 1913 г. издал „Стихеты и Вертикали“, где пел восхождение, оборотство, анмерность, священную Вертикаль, Вулканную Красоту. Словесной мерзостью встретили мою книжку. Но мне весело: ведь наш мир слишком плох для Вулканиста. Мне