Командующий Владимир Булгаков. По заслугам и честь - Николай Сергеевич Асташкин

с ним беседовать очень сложно. И если ты чего-то не знаешь, лучше честно в этом сознайся. «Ну, ладно, – продолжает Язов. – Тогда скажи, чего боялся Ленин?» У политработника глаза округлились, смотрит на министра и не поймет, чего тот от него добивается. Язов: «А он боялся, что его фотографию могут превратить в конфетную обертку. Вот смотри, сколько у тебя здесь снимков Ленина? Только на стенде, посвященном его жизни, 16 штук. А теперь посчитай, сколько фотографий вождя пролетариата на остальных стендах?» Кость: «Это же требование ГлавПУРа[61]». Язов: «Да-да, это требование ГлавПУРа. Но еще надо головой думать».

И, положив руку на его плечо, Язов говорит: «Ну, слушай, тогда я тебе расскажу эту поэму», – и начинает рассказывать. А жара стояла неимоверная. Я вижу, как у политработника потек пот сначала из-под фуражки, затем мокрые пятна выступили под мышками кителя, потом влажная полоса появилась на спине, прямо по позвоночнику, и минут через пять его китель можно было уже выжимать. А Язов держит его за плечо и рассказывает поэму. Ну и мы стоим, слушаем.

Прибегают порученцы, докладывают министру, что стенды везде сняты. Язов изменился в лице. «Слушай меня внимательно, – говорит он начальнику политотдела. – Времени тебе даю месяц. Через месяц приедет от меня человек и проверит твои Ленинские комнаты. Все отснимет на видеокамеру и мне доложит. А я сделаю вывод: быть тебе начальником политотдела или нет». Этого чуть удар не хватил – месяц потом ходил, переживал. Если бы не член военного совета[62] группы генерал-лейтенант Николай Степанович Домашев, который прислал на усиление в дивизию художников-оформителей, снабдил красками, бумагой, другими материалами, не знаю, как бы Кость выкручивался.

Ровно через месяц из Москвы приезжает полковник, заходит ко мне в кабинет и докладывает: «Товарищ гвардии полковник, прислан министром обороны. Задача: проверить Ленинские комнаты дивизии. Прошу выделить машину и сопровождающего. У меня всего три дня». Спрашиваю: «Ты что, все Ленинские комнаты будешь проверять?» «Так точно, – отвечает он. – Все отсниму на видеокамеру. На пленке будет стоять дата, а я буду комментировать, к какому подразделению Ленинская комната относится». «И что, министр все это будет смотреть?» – уточняю у проверяющего офицера. «Это уж ему решать, а я рисковать не буду», – говорит он.

Я дал ему уазик, определил в сопровождающие пропагандиста дивизии, которому сказал: «Езжай с ним, потом доложишь результаты проверки». Вот так министр обороны проучил начальника политотдела, да и всех присутствовавших офицеров.

Не теорема, а аксиома

Полковник Булгаков был очень доволен, что его назначили командиром мотострелковой дивизии.

– Хоть я и танкист, но в Афганистане понял, что вся тяжесть боевых действий и успех лежит на пехоте, – пояснил Владимир Васильевич. – И от того, как обучен пехотный солдат, зависит цена победы: либо она будет добыта с большими жертвами, либо с минимальными потерями. Именно от пехотинца это зависит. Остальное – приложение. С другой стороны, в Афганистане мы, наконец, научились ценить каждый род войск и организацию взаимодействия. Началась там, например, минная война, и мы в полной мере оценили значение саперов. Поняли, что без них в бою никак не обойтись. В Афганистане мы поняли и то, что надо вести разведку – не обозначать, а вести. Если разведку не ведешь или ведешь ее формально, то можешь попасть в такую ловушку, что и задачу не выполнишь, и людей положишь. Сколько таких случаев было. В реальном бою разведка, инженерная разведка местности – это уже не теорема, а аксиома, которую не надо доказывать. Ей просто нужно следовать…

Вернувшись из Афганистана, Булгаков стал на многое смотреть другими глазами. Особенно критически он относился к лозунгу «Учить войска тому, что необходимо на войне».

– Во-первых, в частях уже не было тех, кто мог бы сказать, что нужно солдату на войне, – продолжал Владимир Васильевич. – А во-вторых, в 1980‑е годы этого, в принципе, и не требовалось. На учениях с боевой стрельбой все было сведено в основном к показухе. Внимание, как правило, акцентировалось на этапе боевой стрельбы, остальное мало кого волновало. Но победа в бою – это не только атака переднего края противника, но и слаженные действия подразделений на всех этапах, включая марш, работу на местности, развертывание в ротные и взводные колонны. Однако эти предварительные этапы зачастую сворачивались. Главное, чтобы этап стрельбы прошел без ЧП и чтобы шли красиво. А то, что написано в Курсе стрельб, Наставлении по огневой подготовке или в приказах, – это все херилось. Какую оценку батальон получал на этапе боевой стрельбы, такую ему и выставляли за тактические учения. Командиры, в принципе, своими подразделениями не управляли, а лишь выравнивали подчиненных по линии да прикрикивали на них: «Не отставай!» До целеуказаний дело, естественно, не доходило, там все было распределено.

А в боевой обстановке, как известно, мелочей не бывает. Там важно все: и обнаружение целей, и целеуказания, и организация взаимодействия между родами войск. Как внутри батальона, полка, дивизии, так и с теми, что приданы старшим начальником. И самое главное – организация управления.

– Неверно обозначил передний край, значит, можешь попасть под огонь своей же авиации, – рассуждал Владимир Васильевич. – Дал неправильные координаты артиллеристам – они могут по тебе же нанести удар. Поэтому в районах боевых действий надо устанавливать сигналы взаимного опознавания. Например, я пускаю две зеленые ракеты, а сосед в ответ должен дать две красные или зеленую и красную ракеты. Если на свой запрос я получаю правильный ответ, значит, рядом свои подразделения. А если сосед неправильно подает сигнал, значит, он дает мне право на его, соседа, уничтожение. И я уже не запрашиваю, кто там на самом деле, а даю команду на уничтожение противника. Вещи вроде бы и незначительные, но они решительным образом влияют на все действия. И на результат, в конечном счете…

Хотя в бою, считает Булгаков, командир управляет не только тактическими действиями подразделения, но и огнем. Ведь для того, чтобы поразить ту или иную цель, нужно указать, где она находится, и скорректировать, если необходимо, огонь. Командир также определяет, какие цели наиболее важные, ставит задачи на их уничтожение: то ли своими средствами, которые с ним идут, то ли средствами старшего начальника.

– А на учениях с боевой стрельбой этого тогда не делалось, – сказал Владимир Васильевич. – Хотя и методички существовали хорошие, и требования предъявлялись вроде бы правильные. Но руководители учений от всех этих новшеств отмахивались. Потому что в случае чего всех собак сразу вешали на командиров, и те, естественно, остерегались. А если