Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

требовались бы услуги няньки, и Гарденеры отпустили Агнес, снабдив рекомендацией, в которой подчеркивались ее «трезвое поведение, любезность и воспитанность». Вскоре, уже в августе, Агнес нашла место горничной в доме Джорджа и Шарлотты Браун. Но продержалась там недолго. Пэй отмечал: «Она прослужила у мистера Брауна две недели, в течение какового времени в доме умерли кошка, канарейка, домашняя коноплянка и несколько золотых рыбок, о попугае же думали, что он вот-вот умрет. Пригласили мистера Джадда, знатока птиц, и он высказал мнение, что попугаю сильно стиснули шею, так как при осмотре она оказалась распухшей»[422].

На школьные каникулы к Браунам приехали погостить Элизабет Парфитт и ее 10-летний племянник Чарли. Однажды утром Элизабет услышала «какой-то сдавленный вскрик, доносившийся, казалось, из верхних комнат». Войдя в одну из спален, она застала Агнес стоящей над кроватью мальчика.

— Что стряслось? — спросила Элизабет.

— Ему что-то страшное приснилось, — объяснила Агнес.

— О нет, тетушка! — вскричал Чарли. — Ничего мне не снилось. Агнес меня чуть не задушила!

По его словам, он проснулся от того, что Агнес, встав коленями ему на живот, одной рукой зажимала ему рот, а другой — нос. Лишь когда ему удалось издать сдавленный вопль, она слезла.

— Ах ты, проказник, Чарли, — укорила его Агнес. — Я ничего такого не делала!

Но Элизабет заметила на губах мальчика нечто вроде ссадин и обратила внимание, что «шея его очень распухла»[423].

Хозяева сочли, что присутствие Агнес в их доме нежелательно, и ей снова пришлось искать работу. По нашим нынешним стандартам может показаться странным, что 15-летняя девушка — по сути, сама еще ребенок — постоянно находила место няни, но в те времена это было в порядке вещей. «Дети, пекущиеся о детях, являют собой одно из самых любопытных зрелищ на лондонских улицах, — сообщалось в одном из тогдашних номеров The Daily Telegraph. — Можно увидеть малютку, которой, будь ее родители богаты, не разрешали бы и шагу ступить от порога отцовского дома без мамочки, или гувернантки, или няни, однако ее родители бедны, и она сама делается главной няней, у которой трое или четверо подопечных»[424].

Агнес много раз удавалось наниматься на службу вообще без всяких рекомендаций — выяснилось, что и такая практика была весьма распространена. «Как правило, почти невозможно добиться „характеристик“ обычного рода для девочек четырнадцати-пятнадцати лет, — отмечала та же газета, разъясняя, сколь трудно подыскать хорошую прислугу. — Если они, как принято говорить, „никогда прежде не жили в чужих людях“, они проживают с родней, которая только и норовит сбыть их с рук… но ряды домашней прислуги отнюдь не ломятся от желающих пополнить их; спрос вполне устойчив, а предложение довольно неравномерно, его волны то поднимаются, то спадают»[425].

Поэтому 15 апреля 1871 года Агнес преспокойно начала работать у Биров. Может, коронерское следствие и не нашло ничего подозрительного в смерти их ребенка, однако суперинтендант Сыскного отдела Уильямсон, ознакомившись с отчетом Пэя, рассудил иначе. Он распорядился арестовать Агнес по подозрению в убийстве Джесси Бир. Кроме того, Пэй предупредил девушку, что ей предъявят также обвинение в убийстве Томаса Милнера, Минни Милнер, Джона Тейлора, Александра Гарденера и в покушении на убийство Чарли Парфитта.

— Да чтоб я — и ребенка убила? — с недоверчиво-скептическим видом воскликнула Агнес.

По сути, она ограничилась этой фразой.

«Ко всему происходящему она отнеслась довольно безучастно, — вспоминал Пэй, — отказывалась что-либо говорить»[426].

Молчание Агнес лишь усилило окружавшую ее атмосферу тайны. Прошлое девушки тоже оставалось загадкой — никаких дополнительных подробностей узнать не удавалось. Откуда она родом, как воспитывалась? Что в жизни Агнес столь пагубным образом извратило ее натуру? «Эта необыкновенная девочка, — писала газета The Irish Times, — либо безумна, либо представляет собой одно из величайших чудовищ нашего времени»[427]. Поскольку эксперты-медики не смогли прийти к единому мнению по вопросу, стала ли смерть Джесси Бир результатом убийства, расследование застопорилось. Нехватка улик привела к тому, что и от других обвинений в убийстве пришлось отказаться. В конце концов Агнес приговорили к 10 годам тюрьмы за покушение на убийство Чарли Парфитта[428].

9. Суд над детективами

Новые поражения. Громкий скандал. Появление Управления уголовных расследований (CID)

Начнем с того, что умер Чарльз Диккенс — в июне 1870 года, на заре десятилетия, в котором начнут тускнеть отблески его безудержных похвал Сыскному отделу. «Всеведение лондонского сыщика — распространенное заблуждение, не более, — утверждала The Graphic в язвительной редакционной статье 1880 года, — и Чарльз Диккенс больше других способствовал его развитию. Мистер Баккет расхаживает по страницам „Холодного дома“ словно чародей в восточной сказке; образ нарисован так умело и реалистично, что мы принимаем его за отражение действительности. Лишь когда лондонец обнаруживает, что в его доме побывал взломщик или что кто-то похитил его имущество, он начинает сознавать, что Скотленд-Ярд мало чем способен ему помочь»[429].

Столь пренебрежительное суждение обусловил целый ряд поражений полиции, которые (во многом это походило на историю с убийством в Роуд-Хилл-хаусе, расследовавшимся Джонатаном Уичером) заставили общественность усомниться в профессионализме Сыскного отдела. Все началось ранним утром в среду, 26 апреля 1871 года.

Полицейский констебль Дональд Ганн, сотрудник районного управления R (Гринвич), обнаружил некую странную женщину «в уединенном месте» — в узком переулке под названием Кидбрук-лейн, с обеих сторон окруженном цепочками живых изгородей, под буколическим склоном холма Шутерс-Хилл в юго-восточной части Лондона. Было четыре утра. Женщина, стоя на четвереньках, покачивалась, «то и дело резко вскидывая и опуская голову, а порой и ударяя ею в землю». Ганн огляделся и увидел, что вокруг никого нет. До ближайшего дома было с четверть мили.

— Что вы здесь делаете? — спросил он, опускаясь на корточки рядом с ней.

— Дайте руку, — попросила она, поднимая левую кисть и поворачиваясь к нему лицом.

В первых проблесках сероватого утреннего света полисмен увидел, как ужасно она пострадала. Ее лицо оказалось покрыто кровью. Сквозь эту багровость Ганн разглядел глубокую рану над размозженным правым глазом несчастной. Из раздробленной черепной кости чуть выступал мозг. Левая щека и нижняя челюсть были рассечены до хрящей. По ее черепу явно колотили каким-то тяжелым предметом[430].

— Увидев такое чудовищное зрелище, — вспоминал Ганн, — я немного помедлил, не решаясь протянуть ей руку. Когда же я сделал это, она упала ничком и прокричала: «Дайте помереть!»[431]

Поднявшись, Ганн заметил позади себя лужу полусвернувшейся крови («Я бы сказал, что она покрывала площадь почти в квадратный фут»). Среди грязи и мокрой травы на обочине он заметил