Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

в разрешении, выданном Лаксману. Японских моряков приодели и выдали им серебряные часы, чтобы показать, как к ним хорошо относились. «На борт поднялись пятеро японцев, – писал четвертый лейтенант Герман Людвиг фон Левенштерн. – Они страшны как смертный грех. Похожи на ежей и имеют очень высокое о себе мнение».

В середине июля император в последний раз посетил корабли и благословил команду. Жена Крузенштерна собрала офицеров и их жен на ужин на борту «Надежды». Резанов договорился о том, что его маленькие дети пока будут жить у своей тетки Авдотьи Булдаковой, сестры умершей Анны.

Двадцать первого июля Резанов попрощался со своими детьми и прибыл на борт готовой к отплытию «Надежды», а спустя еще пять дней корабли вышли из Кронштадта.

10. От тюрьмы Ньюгейт до Бразилии

И океаны уступили,

Стопам его пути открыв.

Гавриил Державин. «На взятие Измаила», 1791 г.

В середине лета ночи на Балтике очень короткие. Солнце практически не уходит за линию горизонта. Рано утром 26 июля 1803 года иеромонах Гидеон сотворил молитву на палубе «Надежды» и вернулся на «Неву», где была его каюта. «В восемь утра с хорошим ветром силой двенадцать верст в час»1 два корабля вышли из Кронштадта и поплыли в сторону Балтики. Санкт-Петербург, где в этот час солнце играло на шпилях Петропавловской крепости, остался позади, и Николай Резанов, конечно же, не знал, что ему больше не суждено увидеть родной город.

«Я с тоской смотрел на поднимающиеся вокруг корабля волны и с каждым их взлетом думал о неопределенности и тайнах судьбы человеческой», – описывает свое состояние иеромонах Гидеон и добавляет, что на ум ему пришел образ из «Книги премудрости Соломона», где бренная человеческая жизнь сравнивается с прохождением «корабля, идущего по волнующейся воде, невозможно найти следа, ни стези дна его в волнах»2.

В три часа дня офицеры «Надежды» и штатские участники экспедиции собрались на первый обед в кают-компании. Из двадцати двух человек, сидевших за столом, только девять были русскими. Практически все офицеры «Надежды», которой командовал Крузенштерн, и «Невы» (Лисянский) были немцами из Прибалтики (исключение – первый лейтенант Макар Ратманов и второй лейтенант Петр Головачев). Четвертый лейтенант «Надежды» Герман Людвиг Левенштерн, лифляндский дворянин, некоторое время плавал на английских судах. Когда в 1797 году он перешел в русский флот, он ни слова не говорил по-русски. Но потом научился и даже получил русское имя – Ермолай Иванович. Лейтенанты Левенштерн, Ромберг и Беллинсгаузен, мичманы Отто и Мориц Коцебу, а также лейтенант Отто фон Бистам попали в экспедицию по поручительству Крузенштерна. Отцом мичманов Коцебу был Август фон Коцебу, тот самый, который по просьбе императора Павла составлял письмо Наполеону с вызовом на дуэль. Он был трижды женат, и две его последние жены были кузинами Крузенштерна. В 1819 году его на глазах семьи зарезал студент Карл Людвиг Занд – как говорят, за «излишнюю любовь к России». Палубным врачом был эстонец Карл Еспенберг, внебрачный сын одного из друзей Крузенштерна (он же лечил семью капитана и был действительно хорошим врачом).

Так как в ходе экспедиции предполагалось вести научные наблюдения, в ее состав, по рекомендации Академии наук, вошел ботаник Федор Брынкин (Бринкин). В Копенгагене к экспедиции должны были присоединиться немецкие ученые: астроном и профессор физики Иоганн Каспар Горнер из Гёттингенского университета и Вильгельм Готфрид Тилесиус из Лейпцига.

От Российско-Американской компании были Федор Шемелин – человек уже немолодой и большой любитель выпить, а также Филипп Каменьщиков – хороший лоцман, знавший воды Кадьяка как свои пять пальцев.

В составе посольства Резанова были кроме него четыре человека. Майор Карл (Ермолай Карлович) фон Фридерици – картограф, астроном и член Петербургской Академии наук. Граф Федор Фоссе – подполковник, ранее он служил в полиции. Степан Курляндцев – выпускник Академии художеств, где он учился в статусе «постороннего ученика», но окончил ее с серебряной медалью; в плавание его взяли делать зарисовки всего необычного. И, наконец, лейтенант Преображенского лейб-гвардейского полка граф Федор Иванович Толстой.

Вообще-то, в экспедицию Толстой попал случайно: за него перед Резановым хлопотала семья. В его биографии много путаницы, и очевидно только одно: он был совершенно неуправляемым человеком, бретёром, и даже послужил прототипом одного из героев Ивана Тургенева («Бретёр» – Авдей Лучков). Он учился в Морском кадетском корпусе, но по его окончании был определен в элитный Преображенский полк. Толстой неплохо рисовал, пробовал себя, как, наверное, многие юноши его круга, в литературном творчестве и ни в какое плавание не собирался3. Зато в команду уже был записан его двоюродный брат Федор Петрович Толстой, также выпускник Морского кадетского корпуса. Впоследствии он станет известным художником и скульптором, а тогда Федор Петрович уже посещал Академию художеств как вольнослушатель и в море тоже не стремился. И тут случается нечто такое, что Федору Ивановичу срочно понадобилось скрыться. Он был известным дуэлянтом, чуть что – хватался за шпагу и метко стрелял. Самая первая его дуэль состоялась в шестнадцать лет, и не с кем-нибудь, а с полковником бароном фон Дризеном, командиром его полка. Дризен от дуэли благоразумно отказался, но за всю свою жизнь Федор Толстой убил на дуэлях одиннадцать человек.

В 1803 году Федору Ивановичу Толстому шел двадцать второй год, и он имел репутацию человека порочного: «все то, что люди дурного делали, он делал в десять раз больше»4. У него было полно картежных долгов, да тут еще, по его собственным утверждениям (которые были очень и очень противоречивыми), вскрылась связь с замужней женщиной. Подумав, двоюродные братья решили совершить рокировку: на корабль идет Федор Иванович, а Федор Петрович остается. Резанов согласился; его никто не обманывал, он знал о замене, но вот чего он не знал, так это то, что Федор Иванович Толстой окажется не только психопатом, но и пьяницей. В экспедиции и без него было достаточно сильно пьющих людей, но графу в этом деле, казалось, не было равных. Он начал пить задолго до выхода экспедиции в море и не планировал останавливаться. Толстой и два других офицера «не отказывали себе в удовольствии и пили до глубокой ночи <…> они веселились, смеялись, валяли дурака и шумели. Главным пьянчугой был граф Т.»5.

В первый же день плавания возникли проблемы. «Надежда» была перегружена багажом, который в беспорядке сложили на палубе, и судно стало опасно крениться на правый борт. Резанов и половина «штатских» мучились «морской болезнью». В суматохе, возникшей во время