6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

– Пакет.

– Вторая батарея уходит за Сан. Шестой батарее занять позицию уходящей второй батареи.

Несколько редких кустиков посреди чистого ровного поля. Позиция совершенно открытая.

* * *

Я стою на земляном валу сада усадьбы Высоцкое и вглядываюсь в сторону селения Радымно, на которое немцы с утра повели свои атаки.

Сравнительно редкие орудийные выстрелы германцев постепенно усиливаются, бой ширится и захватывает позиции всего корпуса. Германские снаряды запели, загудели в воздухе по всем направлениям. Все увеличиваясь в количестве, засыпали сплошным стальным и свинцовым градом всю громадную площадь, занятую корпусом.

Треск разрывов, свист пуль и вой осколков слились в один бесконечный, страшный звук. Солнце постепенно скрылось в дыму, который черной колоссальной тучей заволок и землю, и воздух, и небо, и только бесконечные молнии разрывов беспрестанно бороздили по всем направлениям наставший мрак, окрашивая клубы дыма в багряно-красный кровавый оттенок.

Село Высоцкое горит. Языки пламени и искры смешались с дымом. Получился громадный адский костер, кипящий от бесчисленных рвущихся в нем снарядов. Посреди громадного села то темным, то ярким причудливо освещенным силуэтом выступает большая сельская церковь с золотым крестом на куполе. Тяжелый громадный снаряд ударил в купол, и сразу, как из раскрывшейся печи, из церкви хлынуло пламя и громадные фонтаны искр взвились на воздух.

6-я батарея, находясь от меня в расстоянии меньше чем четверть версты, скрылась из вида. Вместо орудий и ящиков я вижу только высокий столб черного дыма, изборожденный по всем направлениям яркими, горящими, бегающими молниями. Время от времени этот густой столб дыма прорезывается легкими струйками яркого огня, вылетающего из жерл моих орудий, ведущих стрельбу, и тогда я знаю, что батарея еще жива.

По чудом уцелевшим линиям телефонного провода мне говорят о том, что здесь делается: убит фейерверкер Медведев. Три номера 5-го орудия живыми закопаны в землю разрывом снаряда. Раненый наводчик 3-го орудия еврей Альтгаузен, поливая землю своею кровью, перевязывает своих раненых товарищей.

Каким-то кружным путем по телефону получаю извещение от командира Н-ского Сибирского полка:

– Шестая батарея? Вы переданы в мое распоряжение. Обстреляйте как можно скорее участок по карте от буквы «С» до «Ф».

На моей карте я не могу найти этих букв.

– Я не могу этого сделать, господин полковник, – надо переменить фронт батареи, переменить наблюдательный пункт и перестроить всю телефонную сеть. На все это надо много времени.

– Мне нет никакого дела до всего этого. Если вы сейчас же не выполните мое требование, то будете отвечать за исход боя полка.

Где-то лопнул провод. Разговор оборвался.

Бой стихает, редеет дым, наступают сумерки, и только одно село Высоцкое ярким заревом пожара своих строений мешает спускающейся ночи вступить вполне в свои права.

Рядом с могилами убитых австрийцев, кресты на которых успели уже от времени потемнеть, в цветнике барского дома хороним ночью убитого фейерверкера Медведева. Короткая молитва, прочитанная одним из солдат, – и тело, завернутое в полотнище палатки, исчезло под грудой сыпящейся земли. На маленьком холмике появился наскоро сколоченный белый крест, немой свидетель исчезнувшей жизни.

* * *

Т. М. Галущук жалуется, что у него очень сильно болят ноги. От чего бы это? Ноги целы, не ранены, не контужены. Наконец он нашел объяснение: от страха.

Поручика К. пришлось отправить в обоз, поручив ему разные хозяйственные дела: он больше не в состоянии вынести бой. Он трусит, и даже стыд перед солдатами не может заставить его волю справиться с ужасным психическим состоянием, им овладевшим. На батарее остаются всего два офицера: Н. Н. Кувалдин и Т. М. Галущук, да еще Н. А. Тиличеев, не покидающий никогда пехотных окопов.

Несмотря на то, что батарея в этом последнем бою понесла потери сравнительно небольшие, состояние духа у солдат подавленное. Все как будто сразу похудели, глаза ввалились, телом завладела какая-то особая усталость.

Ночью, на руках, с невероятными усилиями, вытягиваем пушки и ящики с изрытого 8-10-дюймовыми снарядами места. Вывезти их на лошадях нет никакой возможности. Громадные воронки, в каждой из которых может свободно поместиться взвод солдат, мешают подъехать передкам.

Слава богу, орудия уцелели. Есть незначительные побитости, но они не имеют никакого значения.

6-я батарея ночует в цветущем фруктовом саду барской усадьбы. Люди успокоились и, прикрываясь деревьями, пьют чай.

* * *

В 21-й корпус влилась 3-я Кавказская стрелковая дивизия47, и ее артиллерия немедленно открыла по противнику сильный огонь. В этот день на фронте царило затишье, и поэтому сильная стрельба кавказских стрелков вызвала всеобщее удивление и вместе с тем недовольство против нарушителей покоя и выпавшего на нашу долю отдыха после тяжелых боев предыдущих дней.

Я послал подпоручика Тиличеева в ближайшую Кавказскую батарею узнать о причинах столь жестокого огня, и на его вопрос ему ответили, что, собственно говоря, причины особенной нет никакой, но что им так надоело бездействие на Кавказском фронте, что поневоле захотелось наконец отвести свою душу, видя перед собой настоящего серьезного противника.

– А вы знаете, что у нас снарядов количество очень ограниченное, и если вы их сейчас расстреляете, то в настоящем бою можете очутиться совсем без снарядов.

Кавказские стрелки были очень удивлены этим сообщением. Эта новость была передана из батареи в батарею, и они затихли.

К 10 мая их артиллерию куда-то увели. Пехота осталась.

* * *

11 мая 6-я батарея стоит на позиции за садом. Из срубленных под корень молодых цветущих фруктовых деревьев, заостренных топором и вбитых в землю, устроена у пушек декорация: как бы продолжение сада. Справа пристроились уцелевшие три орудия 4-й батареи.

Соединенные австро-германские силы ведут отчаянные атаки по всему фронту, особенно напирая на наши позиции у селения Радымно. Их пехота ложится рядами, как под острием косы, от огня нашей сосредоточенной у Радымно артиллерии, сплошным слоем стали покрывает все видимое пространство, срывая окопы, вмиг изменяя до неузнаваемости всю находящуюся под огнем местность.

Столбы черного дыма все вырастают в количестве и, наконец слившись, заволакивают совершенно видимый мир. Словно черное покрывало накинуто на наши позиции, в котором яркими вспышками как бы перекатываются огни разрывов. Воздух дрожит от массы всевозможных звуков, слившихся в один непрерывный гул, и зарево от горящих окрестных селений, отраженное в черной пелене дыма, довершает картину боя.

Все сильней и сильней напирают австро-германцы. Все настойчивей и настойчивей их атаки, и в это же время огонь наших орудий за Саном начинает редеть: не хватает снарядов – подвоз их почти невозможен. Одна за другой смолкают наши стоящие почти на открытых позициях батареи. Полуистребленная огнем наша