6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

отступаем. Отступаем спокойно, без выстрела со стороны неприятеля, но тем не менее какая-то особенная тоска и обида гложут душу. И это явление общее у нас у всех – и у офицеров, и у солдат.

Ночь довольно светлая, звездная ночь. Я сижу верхом на лошади, погрузившись в невеселые думы, связанные с нашей горькой участью.

– Послушайте, подполковник, ведь это же черт знает что такое! Ведь нет конца этому издевательству над нами.

Я поднимаю голову и вижу рядом с собой сибиряка – командира батареи.

– Ну, чего мы опять отступаем? Не знаю, как у вас, а у нас на правом фланге все наши дела были в полном порядке. А мы опять бежим. Если так уже плохо у нас, если нет снарядов, нет снаряжения, нет артиллерии, если у нашего начальства есть уверенность, что мы не можем в настоящих условиях бороться с немцами, то тогда отступали бы уж прямо без этих встречных боев и контратак, без этого самоуничтожения и моря крови, а если необходимо все-таки неприятеля задерживать, то выбирали бы для этого позиции, которые давали нам преимущество хотя бы своим рельефом, своим положением, а не наоборот: все преимущества позиций непременно сами отдают неприятелю. Ну чего, скажите, пожалуйста, мы полезли под Радымно?

Я только пожал плечами.

– Ну вот видите: вы не знаете, и я тоже не знаю. А начальство наше, вы думаете, знает? У них предположение одно, а выходит-то совсем другое. Засадить нас в болото и в таком виде подставить под удары сидящих на горных позициях германцев. А теперь мечутся и не знают, что делать, а все это, конечно, первым делом отзывается на наших спинах. Если нас сейчас вздумают повернуть обратно, я готов не исполнить приказания.

Мой собеседник оказался пророком: не больше чем через час после этого разговора нас действительно повернули обратно и заставили занять позиции впереди галицийского местечка Краковец.

На смену 11-й кавалерийской дивизии и пластунам спешно прибыл целый ряд наших пехотных частей вместе с артиллерией, и целый ряд батарей невидимо для противника вытянулся в грозную боевую линию за сплошным высоким лесом. Пехота заняла опушку леса, обращенную к неприятелю.

2-я батарея 33-й бригады ушла на новое формирование бригады, а 6-я сводная батарея попала в распоряжение начальника 32-й пехотной дивизии.

В батарее осталось семь орудий. Две разорванные пушки я отправил в обоз, находящийся в местечке Краковец, но, к моему удивлению, через некоторое время эти две пушки вернулись обратно.

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, когда мы проезжали мимо штаба корпуса, начальник штаба остановил нас, спросил, какой батареи, и велел орудия везти назад на позицию. Я доложил им, что орудия разорваны, но начальник штаба закричал: «Все равно, назад на позицию!»

После этого доклада отвозившего пушки фейерверкера Денисова не оставалось ничего больше, как отправить их в обоз с наступлением темноты, что я и сделал.

Итак, в нашем штабе царит паника. Хорошего мало.

* * *

Широкая поляна за лесом, декорированная небольшими группами разбросанных по всей поляне деревьев и кустарника. Избушка лесника, приютившаяся среди блестящих молодых березок у небольшого болотца, на котором мирно плавают среди широких зеленых листьев желтые кувшинки. Мирный уголок, дышащий покоем, манящий своим уютом и своей незатейливой природной красотой.

Хорошо здесь, у этого тихого болотца, растянуться на мягкой зеленой траве, дать отдых своему телу после всех передряг и волнений последнего времени. И люди пользуются настоящим моментом – разлеглись, блаженствуют.

Подойдешь совсем близко – и то сразу не заметишь орудий, выглядывающих своими жерлами из-за группы невысоких кустов, прикрывающих фронт батареи.

Германская артиллерия стреляет редкими одиночными выстрелами.

– Что-то разрывов не слышно, братцы. Стреляют, а куда – неизвестно.

– В болото бухают бомбы-то ихние. Потому и разрывов не слыхать, что в болото. Я намедни был в окопах, так пехотинцы сказывали, что все в болото садит. И рада же наша пехота, смеху-то что одного. Так, говорят, сади, чего жалеть, добро казенное.

Я лежу и прислушиваюсь к разговорам своих солдат. Кажется, так бы век пролежал, не поднимаясь, на этом месте.

Там, на опушке леса, на наблюдательном пункте сидит Н. А. Тиличеев, заменивший меня на некоторое время, чтобы дать мне отдохнуть. Н. А. Тиличеев устали не знает, он весь, всей душой ушел в боевую работу, забыв свой тяжелый физический недуг.

Из лесу в направлении батареи показался всадник, а за ним пеший. Видимо, не хочет отстать от всадника, идет вприпрыжку. Оба быстро приближаются к нам. Всадник – кубанский казак, пеший – немец.

– Эй, казак, что за немец бежит за тобою?

– А кто его знает? Где-то пристал, проклятый, и не отвяжешься от него никак. Сказывает, что он перебежчик, ушел от своих, значит. Воевать неохота.

Немец действительно перебежчик – природный пруссак, мастеровой из Берлина.

Однако германские снаряды не все попадают в болото: гулкое эхо разрыва тяжелой бомбы катится по лесу. Над деревьями развернулось розовое облачко австрийской шрапнели и тихо поплыло над лесом. Разрывы слышатся чаще, противник усиливает свой огонь.

Тревожный гудок телефона:

– Командир, атака!

– Открывайте огонь, Николай Александрович, я сейчас к вам приеду.

– Командир, артиллеристы снимают свои пункты – уходят. Теперь-то и бить, а они все уходят. Густо немцы идут – колоннами.

– Два патрона беглый огонь!..

Я жду свою верховую лошадь, и пока я сажусь на нее и скачу на наблюдательный пункт, батарея уже грохочет, выпуская сотни снарядов.

Справа, слева гулко заговорили наши батареи, беглый огонь пошел по всей нашей артиллерийской линии. Слава богу, значит, не сняли своих пунктов командиры батарей или вернулись обратно, увлеченные или пристыженные примером Н. А. Тиличеева.

Рядом с ним ложусь на землю в опушке леса. Несколько впереди нас, уже на поле, расположена окопавшаяся пехота. Винтовки положены на выкинутую из окопов землю, штыки торчат навстречу наступающему противнику, который густыми цепями и сплошными колоннами, насколько глаз хватает, покрывает поле от линии своих деревень в направлении нашего леса. Здесь и германцы, и австрийцы, резко выделяющиеся своим голубо-серым обмундированием на фоне зелено-серых германцев. Нещадно бьет их наша артиллерия по всему их наступающему фронту. Сотни снарядов рвутся в их рядах, валят их целыми колоннами, рвут на части.

Я лишь наблюдаю бой, предоставив подпоручику Тиличееву расправляться с противником самостоятельно, дав ему возможность применить на деле весь запас накопленных им познаний.

Не выдержала пехота противника, повернула обратно и в панике бросилась бежать, оставляя поле, все сплошь покрытое телами убитых и раненых. Мы не верим своим глазам: неприятельская пехота встречена огнем своих