Творчество - Павел Владимирович Виноградов

Порой трудно продираться сквозь излишне усложнённые и велеречивые, хотя иногда потрясающе сочные и точные, а иногда пронзительно поэтичные словесные конструкции. Но читателя раз за разом ждёт награда за его труды — ощущение прикосновения к оригинальной прозе.

«Он зашел и осел с тем видом, с каким на последнем слоге одновременно задувают свечу и выдыхают молитву».

«Сами собой на деревьях червивели яблоки, опадая в садах мерным стуком не вызревших надежд».

Часто хочется остановиться и внимательно изучать такие фразы, словно изящную резную вещицу, удивляясь прихотливым узорам.

Что же касаемо жанра «Моря Микоша», то он трудноопределим. Это и магический реализм, и интеллектуальный хоррор, и роман взросления, и роман-путешествие, и историческая повесть. В нём ощущаются самые разные литературные влияния — от тёмных видений Гоголя до мрачной эпичности Маркеса и изломанного хаоса Алена Роб-Грийе. При этом суть произведения Тоцкой идеально укладывается в мифологическую канву, раскрытую ещё Джозефом Кэмпбеллом — поиски отца и всё, что к этому прикладывается.

Вообще, кажется, что автор, подобно Джойсу, ставил целью создать некий современный эпос, включив в него сюжеты и персонажей древней мифологии. Задача грандиозная, трудновыполнимая. Потому, наверное, местами нагромождение смыслов вредит повествованию, затмевает сюжет, и так не слишком чётко намеченный. Многие вплетённые в повествование события являются даже не его частью, а некими символическими актами, призванными выявить авторскую сверхидею.

Надеюсь, в последующих произведениях автор избегнет соблазна охватить не охватываемое под одной обложкой, не станет пытаться выплеснуть на страницы одной книги весь свой внутренний мир.

Но всё же главный герой — Микош Ракоци, не просто идея или фольклорная функция. Он — типичный байронический герой, со своей драматичной историей, тёмными воспоминаниями и чёрным альтер эго именем Ниц. Причём помещён герой во времена, близкие к жизни самого Байрона и уж во всяком случае в те, когда такой типаж имел наибольшую популярность в литературе. Однако на деле Микош на сто процентов персонаж литературы современной, его суть «печального демона» укутана множеством слоёв причудливых смыслов — модернистских, постмодернистских и даже пост-постмодернистских.

И пространство, в котором он существует и действует, не менее сложно и странно. Его родное село Глыбоке (морское дно?) — своеобразный карпатский Твин Пикс, где простые добрые люди сплошь и рядом оказываются вовсе не простыми и не добрыми, где рядом с однообразной жизнью грешных людей, на совершенно равноправной основе существует мир нави, и стоит выйти из родной гражды в горный лес, как окажешься в жутковатом континууме оживших легенд и мифов. Где по праздникам деревню посещают двусмысленные святые, а потусторонние существа приходят на службу в храм. Где герой спокойно является на страшный пир мертвецов и доверительно беседует там с покойной бабушкой. Где словно неведомо чья воля переносит его то в волшебный лес, то в зачарованный сад, то на мрачную ритуальную гагаузскую свадьбу, то в славный град Унгвар, откуда он, подобно гоголевскому Вакуле или булгаковской Маргарите, посредством нечистой силы несётся по небесам на «сырном конике» в своё трагическое прошлое.

Ибо со временем в романе Тоцкой происходят те же удивительные вещи, что и с пространством — оно свободно перетекает из эона в эон, повторяются одни и те же события, показанные с разных точек зрения. И кажется, что флешбеки эти возникают не в памяти героя, а что он сам перемещается во времени. Начинаешь подозревать, что события романа вообще происходят одновременно, а это заставляет вспомнить о библейском начале и конце времён, авестийском Зерване и прочих концепциях пространства-времени, плоть до Эйнштейна. Но это уже материал для более масштабного исследования, чем краткая рецензия.

И что же символизирует это невероятно сложное, пёстрое, хаотичное море смыслов?.. Мне кажется, автор отвечает на этот вопрос в самом начале:

«А Бог — это море. Вот оно раскинулось переменчивое, вчера еще теплое, а сегодня — студеное. Будто руки женщины, сошедшей в зимний погреб, занавешенный колышущимся волнами тканым пологом, а за ним покоится почти мертвое, застывшее в каком-то безнадежном ожидании квашное и посолы, и все это ждет извечно одного дня в году — Велико́дня, и часа, когда все воскреснет, все грехи будут прощены, и каждый любим будет всеми и ни за что».

Но не были ли странствия героя пустыми мечтаниями, аспектом мировой иллюзии, подобно прустовской погоне за временем? «Любой путь ложный, который не ведет к мечте», — сказано в романе, но ведь говорит это змий, незримо сидящий верхом на Микоше. И некая сила не допустила его в собор в Унгваре — словно нераскаянную Марию Египетскую…

Тем не менее, в финале романа и своей жизни герой испытал катарсис, поиски отца завершились, и оказалось, что это был путь к самому себе. Случилось это смутно и трагично, как и всё в «Море Микоша», но мне кажется, что надежда, ведшая героя с самого начала, не покинула его и в конце.

Рассвет в конце тоннеля

Рецензия на роман Яны Титовой «Мир без стен»

Жанр антиутопии обманчиво прост: кажется, бери один из канонических шаблонов, придумывай своих героев, какой-то сюжет — и вперёд. На первый взгляд, автор «Мира без стен» так и сделала — её роман напоминает многие не только антиутопии, но и постапокалипсис (впрочем, эти жанры часто перетекают друг в друга).

Прежде всего на ум приходит классика НФ — «Пасынки вселенной» Роберта А. Хайнлайна. У него потомки экипажа запущенного столетия назад в открытый космос гигантского корабля образовали на нём болезненный социум, забыв о том, что за пределами их замкнутого пространства есть огромный мир. У Титовой то же самое произошло с потомками людей, ушедших от некой глобальной катастрофы в циклопический подземный бункер.

Впрочем, в отличие от Хайнлайна, у Титовой социум этот набросан лишь пунктиром. Ясно лишь, что, чем глубже лежит уровень бункера, тем выше статус его обитателей. Однако не очень понятно, кто управляет этим обществом, из кого состоят элитные группы, чьим интересам служат те, кого автор называет охранниками.

Похоже, общество это, хоть и управляется жёсткими методами, далеко не тоталитарно. Охранники явно не всесильная тайная полиция, а именно охрана и заменитель вооружённых сил. А внутри её есть различные противодействующие течения и группировки, что отражено в развитии образа Полумесяца. Во всяком случае это не какая-то монструозная организация, что следует хотя бы из того, что герои идут на сотрудничество с ней без особых угрызений совести (нетипично для большинства антиутопий, где образ спецслужб обычно утрировано демонизирован).

Можно, конечно, поставить такой схематизм в упрек автору, как и упрощенные образы