Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

по-прежнему остаётся в стенах училища. В школе же ни с кем не сближаться. Такое удалось только отчасти. Длящееся очарование Любочкой не позволяло даже заговаривать с простыми классными девчонками. Сам того не желая, добился обратного эффекта: повышенного внимания и заигрывания с их стороны. Быстро нашёл и нужную позу на уроках. Этакое полулежание за партой. Впрочем, извиняемое учителями, сочувствующими уставшим РМ – рабочей молодёжи.

При ответах невольно иногда выдавал какую-нибудь хорошо воспринимаемую шутку. И все три года, чувствуя ожидание класса, кое-что из смешного готовил заранее. C тех пор я только сочувствую присяжным острякам, зная их угарную тайную кухню.

Были в нашем классе два паренька, ради которых пришлось поломать придуманные для себя заборы. Один из них, Владимир Медведков, являл редкий тип говоруна, общего для всех приятеля и амурщика. Держался слегка необычно, чувствовалось, за душой ничего не спрятано, всё вытащено напоказ. Немного пережимал в словах и жестах. Одевался скромно – носил от бедности вечный костюмчик. Как многие шатены, любил постригаться. Прически его были образцово коротки и шли к его мелким правильным чертам лица.

Николай Ворошилов в приятельстве больше тяготел к Медведкову. Незаметно составилось, как это часто бывает, число три. Главенство, не сговариваясь, уступили Владимиру, любящему раздуться от удовольствия первой роли. Пусть свидетели этого были лишь магазинские и фабричные девчонки да начинающие токаря. Грешно такое предъявлять в упрёк растущему в многодетной, а значит, совсем бедной семье. Вовка в детстве часто болел, признан врачами негодным к армии. По тогдашнему это воспринималось изрядным стыдом. Значит, его поведение не могло быть ничем иным, как только самоутверждением. Малой, но приятной ценой вырванной у судьбы за кладезь непустячных несчастий.

Обладатель же громкой фамилии походил на две строчки Высоцкого: Я вышел ростом и лицом, Спасибо матери с отцом. И действительно, в нём была картинность. К его чести, Николай стеснялся своих внешних достоинств. Всегда держался, насколько получалось, затушёванно. Девчонками он не увлекался. Большие карие Колькины глаза смотрели мимо влюблённых печальниц. Дружба и работа заводского сварщика заполняла всю его молодую многообещающую жизнь.

Из школы обычно шествовали втроём, смеясь и болтая о чём угодно. Возвращались частенько раньше, чем полагалось. Не изжитая ещё проказливость прямо-таки толкала сбежать, не дожидаясь звонка на последний урок. Жили обретённые товарищи гораздо дальше – у областной больницы. Иной раз огорчительно было выпадать из прекрасной компании, поравнявшись с домом.

– Стоп, стоп, – говорю я себе, – пройдись-ка пером по главной теме. Ибо уже нанесена обида, и «дети ФЗО» не верят в справедливость.

Новость, вызвавшую разговоры в группе, принёс всё тот же Зайцев. Встретился он случайно с пом. капитана «Коммунара», сказавшим, что видел механичков с нашего «молочника». Деньги те в кассе получали за чистку льял.

Проглотить такое непросто. Запомнили ведь, как сигналами-иглами от непослушных красных пальцев холод льяльной воды добегал до сердца. А эти немыслимые позы изучения за подобной работой поперечного набора корпуса! Мнение ребят о «сметанниках» печатно передать невозможно. Только в концовку:

– Пусть подавятся.

– Ну это слишком, – сказал я, – надо спасти людей с прыщавой совестью. Клянусь, Валерушка, извлечь хирургически из них эти деньги без всякого гуманного наркоза. Но для этого мне нужен богатырь ты наш обижаемый. Сегодня же после уроков едем в агентскую контору.

По газетным статьям знал, что подобные и похлеще дела разбираются в парткомах. Самый долгий пунктик в плане занимала поездка на трамвае до Поморской.

Вот мы уже стоим в лучшем по обстановке кабинете с Т-образным столом. Естественно, сукно внатяжку зелёное. В книжном шкафу ряды томов в нумерованных переплётах, на стене обязательный портрет того, кто написал всю эту ахинею. Начинающейся эпохе биговских ручек не по силёнкам ещё отменить образчик канцелярской красоты – пенал с отточенными карандашами, стоявший строго посередине верхней палочки Т.

Поздоровавшись, начинаю нарочито взволнованно и сбивчиво рассказывать секретарю парткома наше нехарактерное дело. Валера сопит рядом, переминается и, с передавшимся от меня волнением, начинает словно выжимать в ручищах форменную шапку.

Пожилой хозяин кабинета не был человеком, которого выдавало настроение. Он выслушал всё с тем же выражением лица, с каким впервые увидел нас. Встал, обогнул свой огромный стол и успокоительно сказал:

– Приходите, молодцы, завтра в то же время, и тех я вызову. Ну и выведем их раньше навигации на чистую воду. Обнадёживающее начало меняет полюса. Завтрашний день представляется днём справедливой победы. По сорок рублей для пустых карманов наших клёш выглядят чертовски привлекательно.

У Валерушки вид извлечённого из римской истории легионера, идущего в первой линии фаланги. Казалось, отнесись на седых крыльях времени, где справедливость доказывалась в сражениях, сопеть за спиною силача пришлось бы мне. Направо и налево рубил бы он коротким мечом дерзнувших ущемить права вольных граждан Рима.

Заинтригованная первым раундом, группа ждала достойного продолжения бескровной битвы за курсантскую честь. Поэтому, говоря высоким стилем, мы снова отбыли в отведённую для переговоров резиденцию парткома.

Знакомые лица, сам секретарь и ещё кто-то из конторы собрались до нашего появления. Поздоровавшись, внимательно осматриваюсь. Недавно окончившие речное училище присвоители держатся невиновными школьниками. В задачнике подвела опечатка, а потому не «стрёмно». Капитан «жёлтого» стоит буддийским монахом, готовым к самосожжению и ест глазами начальство. Следуют вопросы и ответы.

– Кто чистил льяла?

– Вот они. При этом бывший бодрячок показывает на нас.

– А кто за эту работу деньги получил?

– Мои сменные помощники.

– Почему так случилось?

– Так знаете, вот, так вот, гмы, в-в-о-о-т. Последнее «вот» очень долго растягивается его губами. Будто в мало что значащей частице скрыто полное оправдательное объяснение. Как в пьесах с неожиданной развязкой, следует немая сцена, когда все сохраняют характерные позы.

– Подходите завтра к кассе, – говорит наконец парткомовец скучным усталым голосом. Успеваю заметить в нём страдающего человека от языковой аборигенщины и очевидной жуликоватости передовика и вечного жителя доски почёта. И ещё допускаю, что он в который раз усомнился построить в-о-о-т с такими людьми коммунизм.

Выиграв шумный процесс в маштабах 6-й моторной, доказали: «дети рока» не лопоухи и не так просты. Жаль: треть группы не может смотреть оптимистично, хотя бы в окна. И Анатолий Петрович выглядит неоспоримо правым в своих накачках и придирках. Только в комиксах Димка он смешно тупит и ерепенится в преувеличенной дури.

Документы на рассмотрение визы поданы на десять. Их видно по согнутым спинам – более или менее старательно конспектируют предметы. Остальные пять пишут по настроению или не пишут вовсе. Всем известно, что нас отправят в портофлот на буксиры, катера. Сидим, отбывая. Для подобных посудин