«Золотой век» социализма: Советский союз и мир. 1964-1982 - Фёдор Леонидович Синицын

которого порицали за противопоставление такого общества «социализму и коммунизму»[878]. Хотя это не так (постиндустриальное будущее должно было стать наследником социализма в том числе), однако действительно, воплощение «постиндустриального общества» в жизнь означало бы, что коммунизм на планете «не случится».

Еще одной причиной неприятия этой теории было умаление в ней роли рабочего класса (как и в «новом социализме»). Теорию Д. Белла назвали атакой на «марксистскую теорию всемирно-исторической роли пролетариата». Советские идеологи заявили, что на самом деле все обстоит с точностью до наоборот — «современный пролетариат более чем когда-либо подготовлен к выполнению главной роли в… строительстве нового, социалистического общества» в странах Запада, и «численность рабочего класса в капиталистическом мире… не сокращается, а увеличивается»[879].

Теория «постиндустриального общества» была раскритикована еще и потому, что согласно советским представлениям, социализм возможен «только на основе машинной индустрии»[880], а «постиндустриальное общество» подразумевает существенное снижение значимости индустриальной сферы. В то же время советские эксперты осуждали Д. Белла за «технократический» подход[881] и попытку «примирить научно-техническую революцию с исчерпавшим себя капиталистическим общественно-экономическим строем», «абсолютизировать» ее, «отрывая управление от социально-классовых проблем»[882]. Как и в критике «нового социализма», здесь проявилась важная для советской идеологии роль НТР, которой не желали «делиться» с Западом.

В своей книге «Критика теории “постиндустриального общества”» советский экономист В.И. Михеев подытожил, что якобы сама жизнь опровергает эту теорию, так как она «в условиях капиталистических отношений… вовсе не делается лучше и богаче для всех параллельно с ростом валового производства». Он уверял, что «чем богаче становится капиталистическая страна, тем хуже себя чувствуют в ней простые люди», и, в частности, «явления, наблюдаемые в США, меньше всего согласуются с оптимистическими предсказаниями футурологов о “постиндустриальном” некапиталистическом будущем этой страны»[883].

Вполне закономерно была раскритикована и концепция «меритократии» (часть теории «постиндустриального общества», провозглашавшая, что распределение материальных и других благ в обществе должно происходить соответственно заслугам человека). Советские идеологи считали, что предложенный ею подход «делит общество на избранную элиту и безликую массу, увековечивает неравенство между ними, порождает острый социальный антагонизм»[884]. Действительно, в этой концепции есть дискуссионные моменты, однако «меритократия» предлагает более полезную для общества методику отбора людей на ведущие посты, тогда как в СССР все сильнее распространялась «отрицательная селекция», росла элитарность «номенклатуры», о достоинствах многих представителей которой сказать было нечего. Как писал В. Заславский, в СССР сложился свой вариант «меритократического принципа», который использовался «как для определения ценности разных видов труда, так и для институционализации системы привилегий и дискриминации»[885].

Доктрина «качества жизни» была обвинена в «формировании извращенного потребительского сознания, потребительской психологии» и «стремлении устранить проблемы классовых и производственных отношений»[886]. Действительно, улучшение качества жизни людей закономерно ведет к снижению «революционности» общества. Другой причиной негативного восприятия этой концепции было то, что страны Запада действительно предлагали своему населению более высокое «качество жизни», чем это мог сделать СССР.

Не была принята советскими идеологами и футурология — как пишет Ю.Л. Дьяков, в самом СССР ее «никогда не было как научного направления, ибо при наличии всего лишь одного варианта будущего на базе марксизма-ленинизма не оставалось места размышлениям о будущем в иных вариантах»[887]. Идеи, выдвинутые «Римским клубом» (в частности, концепции «нулевого» и «органического роста»), были отвергнуты и обвинены в пропаганде «конвергенции»[888].

Мировая социал-демократия и ее идеология оставались одним из главных объектов советской критики. Из-за выявленного в 1970-х гг. «приспособленчества» социал-демократов к новым условиям, их идеология была признана еще более утратившей свой «социалистический компонент». П.Н. Федосеев и Г. Гейден сделали вывод, что на XII конгрессе Социнтерна, проведенного в Вене в 1972 г., социал-демократы «поддались» «буржуазному» влиянию, признав, что эра «деидеологизации» сменилась «реидеологогизацией»[889].

В остальном превалировало повторение прежних тезисов. Советские идеологи обвиняли социал-демократов, что они только внешне выдают себя за социалистов и уже отказались бы от этого, но из-за роста влияния социализма в мире пока не могут так поступить. Их порицали за «восхваление буржуазных порядков» и отказ «от борьбы за конечные цели рабочего движения»[890], то есть за социалистическую революцию.

В советской контрпропаганде продолжали делать упор на том, что «реальный социализм» построен не под властью социал-демократов и не при идеологии «демократического социализма», а в СССР и других соцстранах, «где функционирует диктатура пролетариата» (хотя это было уже явно не так). «Демократический социализм» называли альтернативой не капитализму, а «реальному социализму», «существующему в Советском Союзе и других социалистическим странах». «Научность» марксистского социализма противопоставляли идеологии социал-демократов, которая не могла представить для марксизма «сколько-нибудь реальной альтернативы»[891].

По мнению советских теоретиков, «антикоммунизм правых лидеров завел социал-демократическое движение в тупик». Г.Х. Шахназаров в 1981 г. рисовал мрачные перспективы социал-демократии: «Если… в ней по-прежнему тон будет задавать правое крыло, и она ограничит свою задачу “социотерапией”, призванной помешать смене общественно-экономических формаций, то ей не останется ничего иного, как разделить участь самого капитализма». Он уверял, что «в более или менее отдаленной перспективе» доктрина «демократического социализма» «обречена на исчезновение»[892].

У советских идеологов продолжало вызывать беспокойство распространение социал-демократической идеологии в «Третьем мире». Они доказывали, что эти идеи для «развивающихся» стран непригодны — из лозунгов Социнтерна «не складывается какой-либо цельной концепции о пути продвижения к социализму в своеобразных условиях Азии, Африки и Латинской Америки», а «доктрина “демократического социализма” ориентирована на развитой капитализм»[893], то есть изначально предназначена только для «Первого мира».

Опасение вызывало также возможное объединение социал-демократов и «еврокоммунистов», которое могло стать реальностью в условиях социал-демократизации западных компартий (недаром существовало мнение, что «“демократический социализм” — это практически синоним “евросоциализма”»). Г.Х. Шахназаров отмечал, что деятельность социал-демократов, «сопровождаемая словесным осуждением капитализма» (что как бы роднило ее с «еврокоммунизмом». — Ф.С.), направлена «прежде всего против марксистско-ленинской идеологии»[894].

Кроме непримиримой критики содержания новых западных идей, советские идеологи объявили о их методологической ущербности, «шаткости аргументов». «Материалы по вопросам идейно-воспитательной работы», разработанные ЦК КПСС в 1970 г. «для внутреннего пользования», гласили о «несостоятельности реакционно-утопических проектов создания “общества-гибрида” путем заимствования каких-то элементов у социализма, каких-то — у капитализма» (очевидно, имелась в виду теория «постиндустриального общества»). Н.Н. Иноземцев и А.Г. Милейковский писали, что Дж. Гэлбрейт «оперирует надуманными категориями, пытаясь доказать недоказуемое», в результате чего он не смог «развить экономическую теорию, которая отвечала бы целям всего общества и вместе с тем опровергала бы марксистско-ленинскую экономическую теорию»[895].

По мнению советских идеологов, теория «демократического социализма» была «произвольным смешением всевозможных идейных элементов и взглядов, идеологических