Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

которому посвящена целая глава. Недаром ходят слухи, что Наполеон делал множество пометок в своем экземпляре книги, а Сталин держал “Государя” на тумбочке у кровати. Я хорошо помню, как в свой последний год в Кембридже при подготовке к трайпосу по английскому языку проходил странный “модуль” под названием “Моралисты” – к таковым отнесли буквально всех, от Сэмюэла Джонсона до Фридриха Ницше, от Джорджа Элиота до Д. Г. Лоуренса. Очередь дошла до чтения Макиавелли. Мы с еще одним студентом были на консультации у преподавателя, и я, самонадеянный и неискушенный, настолько возмутился предложением рассматривать “Государя” вне всяких этических рамок, что выскочил за дверь. В мое оправдание можно сказать только, что мир столетиями видел в Макиавелли циника-злодея, варвара без нравственных принципов, даже врага хорошего правительства. Хотя термин “макиавеллизм” появился во французском языке в 1581‐м, а в английском – в 1589 году, книгу на сей счет (“Анти-Макиавелли”) досталось написать прусскому королю Фридриху II (ее издал сам Вольтер!). Король гремел: “Сочинение Макиавелли, касающееся науки об образе государственного правления, по отношению к нравоучению обладает тем же самым свойством, что и сочинение Спинозы, связанное с рассуждением об исповедании веры. Спиноза, учением своим разрушив основание веры, желал упразднить и само исповедание. В отличие от него Макиавелли, приведя в негодность науку управления, создал такое учение, которое здравый нрав превратило в ничто”[296].

Однако во многих отношениях Макиавелли был человеком высоконравственным, он просто записал свои наблюдения о том, как работает политика на самом деле. Лишь век спустя Фрэнсис Бэкон (1561–1626) смог признать[297]: “Нам есть за что благодарить Макиавелли и других авторов такого же рода, которые открыто и прямо рассказывают о том, как обычно поступают люди, а не о том, как они должны поступать”[298]. Впоследствии свои предисловия к “Государю” сочинили Муссолини и Берлускони.

Доступным языком, на своем родном итальянском с тосканскими особенностями, а не на принятой в науке латыни, не прибегая к лицемерию и не выдавая желаемое за действительное, Макиавелли описывает, как устраивались дела в беспокойных итальянских республиках его эпохи. “Нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и нечестивость”, – охотно признавал Макиавелли, но он жил в мире, где подобное поведение давало преимущества. Чезаре был для него таким же кумиром, каким впоследствии для Ницше станет Бисмарк. Почему лидер прежде всего должен быть честным? Успех государя зависит “именно от того, что один образ действий совпадает с особенностями времени, а другой – не совпадает”. Это можно принять за моральный релятивизм – или просто за здравый смысл. Макиавелли не так уж невинен и явно находит удовольствие в эпатаже, но и соблюдать, и отвергать условности он умел безупречно. Политический философ Эрикa Беннер, на данный момент последний биограф Макиавелли, даже утверждает, что он иронизирует, что вся его книга – пародия:

“Государь” – книга, якобы ставящая неопровержимые политические факты выше этических идеалов – в качестве пособия по удержанию власти вопиюще нереалистична. Самопровозглашенный реализм Макиавелли – главный его довод – это жульничество[299].

Прочтение абсолютно неправдоподобное, ведь советы Макиавелли столетиями принимались буквально, и если мы хотим понять его намерения, не следует забывать, что он ни разу не упрекнул Чезаре Борджиа в безжалостности. Макиавелли различал мораль общественную и личную и утверждал, что правитель может совершать преступления во имя государства. Таким образом, по мнению Гэри Уиллса, Макиавелли оказывается “крестным отцом высокого чейнизма”[300]. А Саймон Шама полагает: “Политическая философия и история для Макиавелли нераздельны”[301].

Сначала последователей у него практически не было, и книга Макиавелли оказалась самым неудачным портфолио в истории. Джулиано Медичи даже не успел ее прочитать, он умер в 1516 году. Обеспокоенный автор должным образом изменил и заглавие – с De principatibus (лат. “О княжествах”) на Il Principe (ит. “Государь”), – и посвящение, адресовав сочинение урбинскому герцогу Лоренцо Медичи (1492–1519), деспотичному племяннику Джулиано, которому тот в 1513 году передал власть. Если Лоренцо и прочитал трактат, тот не произвел на него большого впечатления. Рассказывают, что, когда Макиавелли преподнес рукопись Лоренцо, герцог предпочел ему искателя милостей, предложившего пару охотничьих собак. Бедному Макиавелли (который в жизни вовсе не был макиавеллистом и, увы, почти всегда выбирал сторону проигравших) пришлось вернуться за письменный стол.

Чтобы разогнать скуку, он читал Петрарку. Еще прежде, чем засесть за “Государя”, Макиавелли работал над “Рассуждениями о первой декаде Тита Ливия” (Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio) – произведением куда более объемным и менее последовательным, где он разбирает рассказ Тита Ливия об истории Рима с основания города до 293 года до н. э. и рассуждает, какие уроки можно вынести из этого периода. Ливия он выбрал в качестве главного ориентира не случайно: его отец, бедный интеллектуал, мало зарабатывавший своим ремеслом в отличие от большинства флорентийских коллег, адвокатов и нотариусов, девять месяцев составлял предметно-именной указатель к новому многотомному изданию “Истории”, и в награду ему позволили оставить себе оригиналы. Поэтому младший Макиавелли хорошо знал раннюю историю Рима и считал ее пиком развития цивилизации. Он даже извиняется, когда для подтверждения своих соображений ему приходится приводить примеры из современности.

Работая над “Рассуждениями”, Макиавелли понял, что книга получается чересчур длинной и как полезный подарок для Медичи не годится, а потому прервался на “Государя”, призванного обобщить его выводы. “Рассуждения” он закончил лишь в 1519 году, и там он гораздо более пространно рассуждает о природе управления и о том, как формировались государства, на сей раз обращаясь скорее к примерам республик. Государственное величие непостоянно, утверждает Макиавелли, однако история циклична и вечно повторяет себя. Он рассматривает три хороших формы правления – монархию, аристократию и демократию, которые с легкостью превращаются в дурные формы: соответственно тиранию, олигархию и анархию. Хорошее управление строится эгоистичными людьми, преследующими эгоистичные цели, но использующими низменную человеческую природу, чтобы увеличить всеобщее благосостояние. Мудрость и справедливость лучше всего достигаются через компромисс при конфликте интересов. Так что, заключает он, цитируя Тита Ливия (именно из‐за Макиавелли историографов вплоть до XVIII века вдохновляли главным образом римские историки[302]), изучение истории есть “лучшее лекарство для больного ума”, ибо она фиксирует ошибки прошлого. Поскольку природа человеческая всегда и везде одинакова, мы обречены повторять ошибки тех, кто жил прежде, и благодаря ее неизменности можно распространять те же принципы на семьи, институты и даже страны. Пусть идеальная форма правления и недостижима, история все же учит нас, как человек может замедлить колесо Фортуны. Временное улучшение возможно,