После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

теряем веры в наш народ, несмотря даже на то, что видим достаточное количество признаков, заставляющих нас усомниться в нем! Даже русская пропаганда не в силах поколебать нашу позицию. Для нас очевидно, что в это трудное время мы должны продолжать идти прямо и твердо по нашему пути, не сворачивая ни вправо, ни влево. Мы знаем только одну партию, и она называется Германия! Только самоотверженный труд на благо всего немецкого народа поможет нам оправиться от ран, нанесенных этой злосчастной войной!

Не ставя меня в известность, Фриц сумел устроить меня в бригаду сварщиков в «Ловаг». Я теперь работал сверлильщиком, что дало мне возможность оставаться на территории лагеря.

Прямо рядом со штрафным лагерем стояли несколько летних палаток, в которых всегда было полно военнопленных. В одной из таких палаток была организована мастерская. Здесь мы вместе с квалифицированными сварщиками и слесарями готовили детали для сельскохозяйственных комбайнов. Каждые 8—10 дней за этими деталями приходил грузовик. Этот труд хорошо оплачивался. Получив за первый месяц работы 150 рублей, я чувствовал себя Крезом. Вместе с Отто Гетцем, который начал работать здесь еще раньше, чем я, бывшим старшим по лагерю в Кызылтау Корфом, Фишером, Зелмером, Гюнтером и Франке мы сплотились в небольшую группу, хорошо сработавшуюся друг с другом. Но мы поддерживали хорошие отношения и с остальными нашими товарищами. Необычно (для меня) высокий заработок позволил мне немного восстановить силы, поскольку я мог позволить себе покупать продукты дополнительно к пайку. Это сразу же дало свой эффект, так как с полным желудком и мир выглядит по-другому! Часть своего заработка я потратил на закупку изданного в Москве учебного материала по английскому языку. Сборник «Письма с фронта», переведенный Бернардом Исааком, ничего не стоил. На странице 171 в нем описывается, как женщина-тракторист, после того, как из какого-то поселка изгнали его жителей, раскопала несколько немецких могил. Кости мертвецов оказались разбросанными населением повсюду, и даже собаки играли с ними. Обрабатывая землю плугом, та женщина не двигалась прямо по полю, а вместо этого выкапывала гусеницами кости, что лежали повсюду вокруг.

Вот уже больше двух недель в лагере царила дизентерия, которая распространялась все больше и больше. Русской женщине-врачу пришлось даже организовать здесь блок-изолятор. Стоит только подумать, что мы живем уже в 1947 году и война кончилась вот уже два года назад, как тут же задаешься вопросом: как такое может быть? Но, прожив здесь эти два года, любой может сложить вместе детали общей картины. Недостаточные по количеству и низкие по качеству пайки военнопленных приводили к тому, что все до одного здесь страдали от недоедания, испытывали хроническое чувство голода и находились в постоянном поиске дополнительного питания. От этого людям в голову приходили самые абсурдные идеи, способные родиться лишь в воспаленном мозгу больного человека. Поэтому, пока остальные были заняты своей работой, эти люди собирали корешки и траву, которые добавляли в суп, полагая, что от этого он станет сытнее. Они пытались добыть себе в обмен на что-то рыбу, которая в теплое время года ловилась плохо и имелась только в очень соленом виде, которую тут же жадно поглощали. Возникающую от этого жажду они утоляли обычной некипяченой водой из-под крана, а когда ее не было поблизости, то пили практически из любого источника, даже непригодного для питья. Отсутствие должного уровня гигиены на кухне значительно увеличивало риск инфекций. А еще столовые принадлежности, сделанные в основном из цинка на заводе «Коммунар», которые военнопленные носили с собой. Несмотря на то что в городской больнице уже умерло довольно много больных дизентерией, питание для больных после этого никак не улучшилось. Русская женщина-врач, стараясь изо всех сил, чтобы никто из больных не умер здесь в лагере, делала им уколы, которые на короткое время стимулировали работу сердца. Это означало, что они просто умрут в машине по дороге в больницу, а не в лагере!

Число заразившихся в результате эпидемии росло с каждым днем. Те, кто остался здоров, по вечерам были вынуждены тащить на себе обратно в лагерь своих больных товарищей, которых не удалось отстоять от отправки на работы. По утрам рядом с лазаретом выстраивалась очередь примерно из 70 человек. Когда наступло время перерыва в работе, ответственный за пропагандистскую работу лейтенант Макаренко, офицер высокого роста с грубыми манерами, провожал самых слабых до ворот лагеря, подбадривая их пинками и ударами кулаком, чтобы они не отлынивали!

Эта эпидемия, продлившаяся почти четверть года и унесшая жизни многих военнопленных, напомнила картину 1944 и 1945 годов, когда в лагерях в районе Запорожья умерло 10 тысяч немецких военнопленных. Выжившие тогда продержались дольше, чем те, кто стал жертвой нынешней эпидемии, превратившись в стариков, слабых и немощных, напоминавших жалкие тени себя прежних.

Каждые четыре месяца проводилась так называемая «медицинская комиссия», или, как метко окрестили ее обитатели лагеря, «выставка плоти». Многие, и я в том числе, считали, что во всем виноваты те женщины, которые называли себя врачами: нужно совершенно лишиться рассудка, чтобы записывать в первую рабочую группу тех, кто совсем для нее не пригоден. Мне до сих пор не выпало «счастья» предстать перед данной комиссией, где я должен был бы на глазах всех этих женщин демонстрировать свое укрепившееся здоровье. На этом рынке рабов, как и в Средние века, определялось, кто из невольников-военнопленных все еще способен трудиться. Любые разногласия между членами комиссии относительно работоспособности тех, кто представал перед ними, исключались. Типичным доказательством того, что человек пригоден к работе, являлось то, что он еще был способен держаться на ногах!

Все пленные, за исключением тех, кто был занят на производстве, зарабатывали очень мало. Те, кто работал на стройке, должны были довольствоваться тем, что пронырливый обманщик бригадир (а здесь нигде не обходилось без мошенничества) выписывал на всю бригаду несколько рублей. По крайней мере, бригада зарабатывала хоть что-то, а ее начальник постоянно выплачивал кое-кому из ее членов больше, чем они зарабатывали на самом деле. Остальным полагалось меньше. В конце месяца бригадир делил выделенную ему сумму по своему усмотрению. Неудивительно, что львиная доля заработанного доставалась ему. Лишь немногие делили заработанные деньги честно.

Но даже свои 200 граммов хлеба и приготовленный для него обед военнопленный получал, чтобы он повышал процент выполненной им работы. Таким образом, мы уже выполняли по 500 процентов работ, предусмотренных нормативами!

В самом лагере строилось новое здание. Здесь работали те из нас, кому было запрещено покидать территорию лагеря, так как предполагается, что они склонны к побегу либо они ждут приговора