После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

военного трибунала. В лагере имелось два информатора НКВД, которые уже успели отправить нескольких человек русским под нож. Главным из них был работник прачечной, который мечтал получить сержантский чин. Подозреваемых направляли к нему, и, слушая их невинные разговоры, этот человек узнавал то, о чем надлежало информировать администрацию. Часто в прачечную специально присылали военнопленных из других лагерей, чтобы узнать, что они думают. Пиком этой грязной работы стал случай, когда этот человек подвел своего лучшего друга Руди, саксонца из Дрездена, под военный трибунал, на котором сам и выступал свидетелем. Руди приговорили к 15 годам каторжных работ. Многим пришлось затем последовать за Руди, но даже в газете «Трибуна», которую нам доставляли из восточного сектора Берлина, и в другой прессе явно проскальзывали грязные мысли так называемых журналистов.

Ту же роль выполнял и «герр» Луквиль, который называл себя инженером-машиностроителем. Ведя лукавые разговоры, он пытался разузнать побольше о своих жертвах, а потом донести на них большевикам. Наградой ему стала необременительная работа и другие привилегии.

Строительство нового здания велось до темноты. Тех, кто сопротивлялся такому графику, убедили с помощью дубинок и других средств принуждения. Даже по воскресеньям тем, кто работает на строительстве нового здания, говорят: «Выходите на работу, чтобы восстановить свое доброе имя!» Не только здесь, но и на заводе для нас всегда находилась работа. Здесь любили, когда по воскресеньям пленные были заняты уборкой. Иногда казалось, что в Москве не знают о четырех выходных днях в месяц!

С тех пор как я нахожусь в Ловаге, мое здоровье значительно улучшилось. Все стало совсем по-другому, когда появилась возможность делать дополнительные покупки. Остальные члены нашей бригады тоже выглядели неплохо. Впервые за несколько лет я чувствовал себя отчасти удовлетворенным. Не полностью: для этого я должен был получить возможность иметь любые продукты по своему усмотрению.

На работе сверлильщика мое время просто летело. Меня совершенно не угнетало то, что мне приходилось работать, стоя многие часы подряд без перерыва. Я справлялся с этим, ополаскивая лицо и ноги водой.

Мы вели в нашей бригаде интересные разговоры. У меня вызывало улыбку, когда Карл, железнодорожник из Гёрлица, вспоминал, какой он воображал себе Россию. Он заявил, что был когда-то коммунистом, но теперь сыт этим по горло.

В нашей бригаде было несколько немцев из Венгрии и Румынии. Они потеряли связь с семьями и не получали никаких вестей из дома.

Миндак нашел себе важного помощника в деле политического просвещения – Ойгена Кайзера из Карлсруэ. Я полагал, что этот человек вскоре будет играть в нашем лагере ведущую роль.

«Подвал героев»

Новое здание в целом готово. Поскольку по ночам в палатке холодно, нам пришлось переехать в подвал, расположенный как раз под строящейся мастерской. Пусть размер помещения всего два на четыре с половиной метра, высота потолка здесь 2,8 метра. Окон нет, но мы устроились вполне уютно. Мы звали свое пристанище «подвалом героев», так как оно напоминало нам бункер. Через некоторое время, проведенное в штрафном лагере, Гётц, Путфаркен, Хинденланд и я 7 ноября были амнистированы в связи с большевистским Днем Великой Октябрьской революции. Только после этого для меня стало возможным переселиться к моим товарищам в «подвал героев».

То, чего нам недоставало для комфорта, мы делали сами из материалов, поставляемых заводом «Коммунар». Там можно было достать все, от печки до настольных ламп. Просто поразительно наблюдать за тем, как военнопленные могут скрасить свою жизнь, если у них есть для этого возможности. К сожалению, в самом лагере не все было так же хорошо, как у нас. Наше жилище было перенаселено. Было довольно тесно, но все же в нем было достаточно места для того, чтобы там могли проживать шесть человек.

По вечерам к нам часто приходили в гости наши друзья. Единственным недостатком было то, что повсюду были глухие стены, заставлявшие нас ощущать некоторое неудобство. Зато никто нас здесь не беспокоил и не строил препятствий.

Проблема с жилыми помещениями в лагере нарастала. В результате короткого замыкания дотла сгорел целый барак. Пожарные прибыли слишком поздно. В ноябре люди не могли уже жить в палатках, поэтому их распределили по другим баракам.

Эйхорн был снова в своем репертуаре! Несмотря на его слова, что он теперь «даже не возьмется довести слепого красноармейца до сортира», он вдруг возглавил местных «хиви». Теперь он не только свободен от конвоя, но и сам сторожит немцев для русских, не испытывая при этом никаких неудобств. Эйхорн быстро понял, что такой труд легче, чем работа на кирпичном заводе, со строительным раствором или железом.

Агент НКВД Луквил попытался спровоцировать нас. Результат – серьезная взбучка и побитое пухлое лицо шпиона. За это Зелмера, Гётца, Корфа, Фишера и меня отправили под замок в «темную» камеру. Как оказалось, там уже сидел фельдфебель Вестерхайд из Билефельда. Его обвинили в забое коровы во время войны, и теперь он осужден за это военным трибуналом. Фельдфебель ждет транспорта, который доставит его к местам заключения.

Скоро Рождество. На этот раз, судя по накопленным нами запасам, Рождество будет лучше, чем в предыдущие года. Каждый из нас внес по 6 рублей в качестве праздничного взноса, но само праздничное дерево еще предстояло сделать. Поскольку мы не могли здесь купить елку или другое хвойное дерево, мы делали ее из тонких листов железа; волосы ангела будут изготовлены из стекловаты. Фриц достал немного пчелиного воска, который пошел на изготовление свечей. Гюнтер в свободное время изготовил из жести рождественский крест и с помощью молотка выбил из латуни изящную лампу. Как замечательно было наблюдать у всех участников приготовлений это рвение, обнажающее красоту их юных сердец.

В первый рождественский адвент (пришествие) после обеда состоялось песнопение, посвященное теме «матерей и сыновей». Простыми словами соответствующих теме предрождественских стихов в песнях мы поблагодарили тех, кто дал нам жизнь, – наших матерей.

Потом подошло время второго рождественского пришествия. Оно посвящалось «нашим близким людям». В этот день мы думали о своих женах и самых близких нам людях. Гёте и Рильке посвятили этой теме очень трогательные песни любви. Насколько этот день рождественского адвента отличался от того, как он проходил в предыдущие три года! Сегодня никто нас не беспокоил, ведь собравшихся было всего 8 человек. Уже три года мы боремся за свои жизни.

На третий адвент мы вспоминали о доме, читаем чудесные стихи Марии Видерман, Брюгера, Эйхендорфа и Гёте, и они очень подходят этому дню. На четвертый адвент все вспоминали рождественские традиции, готовя