Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

никогда не забудет о случившемся. Мне вообще не следовало выходить замуж за Сеймура. Это подтолкнуло Эдди к тому, что он сделал. Люди никогда меня не простят. Если я останусь здесь, то проведу остаток своих дней взаперти в этом доме.

– У тебя просто послеродовая депрессия. Тетушка Фэй говорит, что это часто случается с молодыми мамами. Это пройдет.

Я пытаюсь подбодрить ее, но, по правде говоря, она права, люди Кэйвуда никогда ее не примут. Да какая разница? Она нужна Грейс!

– Мое решение уже принято, – говорит Кэт.

– Просто бросить свою дочь? Ты не можешь этого сделать!

– Не указывай мне, что я могу и чего не могу сделать. – Ее тон резок, но в усталых глазах появляется умоляющее выражение. – Салли, я не такая, как ты! Мне всегда был нужен мужчина. И я всегда находила себе мужчину. Но после того, что здесь случилось, ни один достойный мужчина в этом округе никогда на мне не женится. Я уже не юный цветочек, но у меня впереди еще много лет, и я должна жить дальше, взять то, что осталось от денег, которые дала мне Мэтти, и начать все заново.

– Ты мать, Кэт! Ты нужна своему ребенку.

– Я не создана быть матерью. Вот что говорит мне мое тело. Оно даже молоко не может давать! Если я возьму малышку с собой, то не смогу найти работу. А женщине с ребенком от другого мужчины трудно приходится, когда она ищет себе мужа.

– Но ведь Грейс – твоя маленькая дочка!

– Я делаю это и ради ее блага. Ей будет лучше, если ее воспитаете вы – ты, Фэй и Мэри. Если меня не будет рядом, чтобы служить напоминанием, люди забудут, что матерью Грейс была я.

– Она твоя дочь! – На сей раз резок уже мой тон. – Ей нужна ее мама!

Кэт встает.

– Ты росла без мамы, и тебе это никак не помешало.

Это ты так думаешь, Кэт. Но мне это очень даже помешало. Я могла бы сказать ей это. Я могла бы сказать ей, что у меня остались лишь несколько обрывочных воспоминаний о маме, и я просто ужасно тосковала по ней. Сколько раз я смотрела, как Джейн хлопочет над Эдди, держит его за руку, когда они гуляют по саду, укладывает его спать по вечерам и первым делом целует его по утрам, – и гадала, как бы это было: иметь маму, которая вот так бы за мной ухаживала, давала мне понять, что я желанна. Я делала вид, что это не имеет значения, делала вид, что мне нужен только Герцог, – пока я любила его и он любил меня в ответ, у меня все было в порядке. Но я никогда не избавлюсь от ощущения, что я была нежеланна. У любой маленькой девочки, чья мама исчезает, навсегда останется дыра в сердце, которую ничто никогда не сможет заполнить до конца. Я никогда никому не говорила этого, никогда не понимала этого так отчетливо, и могла бы сказать Кэт об этом сейчас. Но я знаю, что ничего не выйдет, знаю, что ее решение уже принято, вот почему она смогла рассмеяться, когда села на мою кровать, и еще я знаю, что, даже если бы мне удалось заломить ей руку и заставить отказаться от той новой жизни, о которой она грезит, она обозлилась бы на меня и на Грейс.

И я решаю ничего не говорить.

Но не могу! Я не могу ничего не сказать – я потом никогда не смогла бы себя простить – поэтому говорю ей:

– Кэт, со мной далеко не все в порядке.

– Салли, так будет лучше для всех, – говорит Кэт, словно даже не слышит меня.

– Кэт, я просто ужасно тоскую по своей маме! Я тоскую по ней каждый божий день!

– Я уеду сегодня ночью. Не надо долгих прощаний. Утром, когда все проснутся, меня уже не будет.

Не будет. Ее уже нет. Я набираю в грудь воздуха и киваю.

Кэт улыбается мне. Это печальная улыбка, но благодарная.

– Ты когда-нибудь вернешься? – спрашиваю я. – Чтобы повидаться с Грейс, дать ей знать, как выглядит ее мама?

Кэт качает головой, словно сама не знает.

– Куда ты направляешься?

Она снова качает головой, словно это не имеет значения.

– Ты будешь хорошо заботиться о Грейс? – спрашивает.

Есть ли какой-то способ дать Грейс то, чего она вот-вот лишится? Что я скажу ей через пару лет, когда маленькая девочка с дырой в сердечке спросит, почему ее мама ушла? Кто-то сказал бы, что нам вообще не следует ничего ей говорить. Но я не стану лгать.

– Я пообещаю тебе одно, Кэт. Грейс никогда не будет чувствовать себя нежеланной. Я ей не позволю!

Глава 26

Грейс только что искупалась в кухонной раковине, и я держу мокрое, извивающееся маленькое создание, в то время как тетушка Фэй, зажав в зубах английскую булавку, складывает треугольником подгузник на длинном сосновом столе. Прошло два месяца после ухода Кэт, и присмотр за малышкой стал заботой тетушки Фэй. Она их обожает. И малышку, и свою работу.

– Клади ее вот сюда, – говорит она. – Очень бережно.

Я осторожно делаю то, что она говорит. Роль мамы дается тетушке Фэй естественно, она управляется с малышкой, словно делала это всю свою жизнь. Но всякий раз, когда держать Грейс приходится мне, мои руки напрягаются, и от этого она извивается еще сильнее, и моя единственная мысль – только не урони эту кроху, делай что угодно, только не урони.

Тетушка Фэй складывает вместе уголки подгузника на животике малышки, ловко скрепляет их булавкой, затем просовывает палец под ткань, проверяя, ладно ли он сидит.

– Хорошо и плотно, – шепчет она.

Голубые глаза малышки широко распахнуты и любопытны. Она начинает воспринимать окружающий мир. Я вглядываюсь в ее личико, ища намеки на сходство с Сеймуром или Кэт. Или с Герцогом. Может быть, еще слишком рано. Ей всего десять недель от роду, и мордочка у нее все еще обезьянья. Однако у нее светлые волосики, как у матери.

– Интересно, где сейчас Кэт, – говорю я. – Как там у нее дела.

– Я готова об заклад биться, что она направилась в какой-нибудь порт. Многие из морских офицеров, возвращающихся с войны, будут искать себе жен. – Тетушка Фэй нежно промокает полотенцем влажные волосы малышки. – Вот бы еще Мэри перестала ее поносить на чем свет стоит. Нельзя судить человека, пока не побывал в его шкуре.

Мэри не просто потрясена. Это