Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

– Вы как, в порядке, Сесил? Вам бы надо в постель.

– Не сегодня.

Пару часов назад, рассказывает Сесил, Лоу сказал шерифу Эрлу, что как судебный пристав штата он сместил всех местных чиновников – шерифа, мэра, помощников – и берет на себя поддержание закона в округе Клэйборн. Он потребовал ключи от тюрьмы, и шериф Эрл отдал их ему.

Сесил опирается на столешницу. Так не видно, что у него дрожат руки.

– Салли, мы в осаде.

– Потому я и здесь. Чтобы взять карабин.

– Дорогая моя, ты не вынесешь карабин из этого магазина!

– Я должна что-то делать!

– В настоящий момент никто ничего не может сделать. У них оружие и значки. А еще на их стороне Восемнадцатая поправка[20].

– Мы не можем ничего не делать! Как поступил бы Герцог?

– Он пришел бы ко мне, бешеный, как коты в мешке, ища оружие, говоря, что мы должны что-то делать. И я сказал бы ему, что самое умное, что можно сделать, – это подождать. Ничегонеделание не дается легко. Ни тебе, ни Герцогу. Но с такого рода людьми, как Лоу, приходится ждать, пока они не споткнутся. Если ждать достаточно долго, они обычно спотыкаются.

Я расхаживаю по Универмагу. Не знаю, прав ли Сесил. Легко сказать, что нам нужно подождать, но что будут делать производители виски, когда громилы Лоу придут за ними? Сдадутся? Ударят в ответ? Как они могут не оказать сопротивление?! Но что случится после этого?

Сквозь окно я вижу свет фар, приближающийся, подпрыгивая, по Мейн-стрит. Машины проезжают мимо Универмага, направляясь к тюрьме на Кортхаус-сквер.

– Мы не можем просто так сидеть здесь! – настаиваю я.

– Мы и не будем, – кивает Сесил. – У всего этого должны быть свидетели. Но карабин ты не возьмешь.

Машины выстроились вереницей у тюрьмы, и вооруженные помощники Лоу стоят на улице, держа в руках факелы. С ними Филипп. При виде меня он кажется ошарашенным и разгневанным, но тут помощники начинают вытаскивать из машин мужчин в наручниках.

Среди них наш арендатор Чак Дисколл в линялом комбинезоне, с красной глиной на сапогах; как я понимаю, он был занят вечерней «проверкой амбара». Следующим выходит Хоби Шотвелл в пиджаке и галстуке, словно, когда его взяли, он читал вечернюю газету в кресле-качалке. Затем Билли Бонд. Один глаз у него заплыл, но другим он бросает на меня взгляд, который говорит: значит, и ты к этому причастна, – и единственное, на что у меня хватает соображения, это покачать головой. Позади Билли идет Абрахам Крокетт, глядящий на Филиппа с ненавистью, которую даже не пытается скрыть.

Сесил прав. Будь у меня оружие, я испытала бы сильнейшее искушение пустить его в ход. Эти мужчины – арендаторы, друзья, родичи, я бывала в их домах, я знаю их жен и детей. А теперь их сгоняют в стадо, точно скот перед забоем.

Потом подъезжает Лоу в своем черном «Олдсмобиле». На нем высокие сапоги, на бедрах висит пара револьверов.

– Хорошая работа! – окликает его Филипп.

– Это только начало, – Лоу оглядывается по сторонам, и его взгляд падает на меня. – Вам тут не место!

– Мы с мисс Кинкейд здесь для того, чтобы убедиться, что все остается в рамках приличий, – говорит Сесил. – Как желал бы Герцог.

– Мы не ведем дела так, как вел Герцог, – фыркает Филипп.

– Я вижу! – бросаю я. Сесил кладет руку мне на плечо, мягко тянет назад. – Вижу, что такое «жестко».

– Я говорил вам, что это возможно. – Очочки Лоу поблескивают в свете факелов. – Так и получилось.

Глава 28

Глория на веранде своего недавно покрашенного желтого дома, ее губа распухла, дети сбились в кучку за ее спиной.

– С вами все в порядке? – окликаю я.

– А что, похоже, что в порядке?! Мужчины взламывают мою дверь посреди ночи, бьют меня по лицу, выволакивают моего мужа, а теперь вы приходите и спрашиваете, все ли у меня в порядке?!

Слова Глории гневны, но в голосе слышится надлом. Она перепугана. Разумеется, еще бы! Все перепуганы. Разъярены и полны страха. Я тоже.

Прошлой ночью помощники Лоу рыскали по округу, колотили в двери, размахивали оружием, сверкали значками, заковывали людей в наручники, толкали и били кулаками любого, кто сопротивлялся, огрызался или хотя бы задавал им вопросы.

Я сегодня не собирала арендную плату, я слушала и сдерживала ярость, нараставшую с каждой услышанной мною историей. Люди то и дело говорят мне, что я должна что-то сделать. Я обещаю им, что сделаю. И себе обещаю тоже. Теперь я должна выяснить, что такое это «что-то».

– Глория, что я могу сделать?

– Вытащить моего Абрахама из тюрьмы.

– Если бы я могла, Глория! Ты же знаешь.

– Ты должна сказать своей сестре, чтобы она положила конец всему этому.

– Мэри меня практически не слушает.

– Кинкейды! – Глория качает головой. – Одна сестра посылает людей, чтобы разорить твою семью, другая приходит посмотреть, как у тебя дела!

Она жестом приглашает меня на веранду. Я поднимаюсь по ступеням, и ее дети пятятся. Они не доверяют мне ни на йоту. Не могу сказать, что я на них в обиде.

Входная дверь треснула и висит на одной петле. Внутри дома тихо, но дух насилия до сих пор витает в воздухе. Ножки у стульев отломаны. Шкафчики открыты и опустошены. Мука, фасоль и осколки стекла рассыпаны по полу. Резко пахнет виски.

– Они расколотили почти всё, верно? – спрашиваю я.

– Почти, – Глория пристально смотрит на меня, словно все еще не может решить, кто я, друг или враг. – Тебе можно верить?

– Глория, буду честна с тобой, в данный момент мне трудно отличить правильное от неправильного. Но я точно знаю, что вы с Абрахамом – хорошие люди, и если есть что-то, что я могу сделать, чтобы помочь всем вам, скажи мне что.

Она касается своей распухшей губы, задумавшись.

– Они добрались не до всего, – Глория указывает через окно на курятник. Его дверца открыта, и куры высыпали наружу, клюют что-то на земле. – Абрахам принял к сведению твой намек. Он закопал сотню кварт[21] под куриной подстилкой. Более чем достаточно для выкупа. Но учитывая все, что происходит, у нас нет покупателей.

Мэри отдыхает на кровати Герцога, на подушках, горой подпирающих массивное изголовье из красного дерева. Лицо у нее цвета топленого сала, глаза припухли, темные волосы распущены и падают на плечи. Эта беременность тяжело дается Мэри, у нее ужасные судороги, она не может удержать в желудке пищу, и то, что я