Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

— Вы хотите владеть, а мы вам должны будем служить: не хотим вашего владения!

Спорящие называли друг друга изменниками, властолюбцами, раздавались упреки и угрозы.

Затем обнаружились признаки открытого мятежа. Князь Владимир Андреевич и мать его, княгиня Евфросинья, начали зазывать к себе боярских детей и раздавать им деньги. Присягнувшие бояре пришли к Владимиру Андреевичу с укоризной: мол, государь при смерти, а он вроде как празднует болезнь царя… Старицкий князь отвечал им с досадой колкими словами, а бояре перестали пускать его в государевы покои, как злодея и изменника.

Тут, наконец, подал свой голос Сильвестр, до того молчавший. Однако этот ближайший доверенный царя неожиданно вступился за князя Старицкого.

— Зачем вы не пускаете князя Владимира к государю? — говорил он боярам. — Он государю добра хочет.

Те отвечали, что служат государю и не терпят изменников. Сильвестр оскорбился и рассорился с ними.

Наконец пришлось царю сказать «жестокое слово». Собрав бояр в передних покоях, он позвал к себе присягнувших и напомнил им о крестном целовании:

— Если станет надо мной воля Божия и умру я, то вы не дайте боярам сына моего извести, бегите с ним в чужие земли, куда вам Бог укажет.

Родственникам же Анастасии он сказал:

— А вы, Захарьины, чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы! Так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали.

После этих слов Захарьины и другие пошли в переднюю палату приводить к присяге непослушных. Опять был «мятеж» немалый, но царское увещевание возымело действие: бояре один за другим стали целовать крест, который держал дьяк Михайлов; князь Воротынский, стоя рядом, вел запись присягнувших. Последними целовали крест князь Курлятев и казначей Фуников — они сказались больными, но, по слухам, на самом деле пересылались с князем Владимиром Андреевичем, чтобы целовать крест ему, а не Дмитрию. Самого князя Старицкого бояре чуть не силою привели к присяге, грозя, что в противном случае не выпустят его из дворца, а к его матери, княгине Евфросинье, пришлось посылать трижды, прежде чем она привесила к крестоцеловальной грамоте сына княжую печать. При этом она будто бы сказала: «Что то де за целование, коли невольное?»

Иван понемногу выздоровел, распря по поводу завещания потеряла смысл и утихла. Но с того времени, говорит летописец, «бысть вражда велия государю со князем Владимиром Андреевичем, а в боярах смута и мятеж». И главное, царь разочаровался в своих ближайших советниках, Сильвестре и Адашеве. Первый явно заступился за князя Старицкого; второй вообще все время оставался как бы в стороне. Отец же Адашева выказал открытое недовольство царской родней, Захарьиными. В общем, доверие к ним было подорвано навсегда.

В послании к Курбскому Иван не преминул попрекнуть его событиями 1553 года: «Называемые тобою доброхоты, как пьяные, восшатались с попом Сильвестром и начальником нашим Алексеем (Адашевым. — С. Ц.): они хотели воцарить себе князя из другого колена, Владимира, и младенца, данного нам Богом, погубить, подобно Ироду. Таким доброхотством наших подвластных наслаждались мы при жизни. Что же после нас будет! Когда же мы выздоровели и замысел их распался, Сильвестр и Адашев не переставали затевать злые советы, придумывать еще более горькое нам утеснение, гнать под разными предлогами доброхотных нам людей, дружить во всем князю Владимиру и возбуждать злую ненависть против нашей царицы Анастасии, уподобляя ее всем нечестивым царицам». Курбский возразил на эти обвинения только заявлением о своей личной непричастности к боярским козням, ибо он не считает князя Владимира Андреевича способным к управлению государством.

Такова, повторяю, официальная версия событий 1553 года, известная нам по Царственной книге и припискам к ней. О тенденциозном характере этих приписок, имеющих целью задним числом прочертить изменническую линию поведения Сильвестра и Владимира Андреевича, было уже упомянуто. Но есть и другие поводы усомниться в достоверности нарисованной там картины.

Если в Царственной книге мятеж происходит у смертного одра царя и заговорщики действуют почти в открытую, то в странном противоречии с такой трактовкой событий другой официальный источник — Синодальная книга — изображает заговор 1553 года тайным, раскрытым лишь год спустя, когда князь Семен Лобанов-Ростовский, пойманный при попытке убежать в Литву, под пыткой рассказал о желании части бояр, к которым он причислил и себя, возвести на престол князя Старицкого. Текст Синодальной книги специалисты относят к 1563 году, в то время как Царственной книги — к 1568—1569 годам, следовательно, первый более свободен от позднейших напластований и ближе к реальным событиям.

Очень странными выглядят действия Ивана после выздоровления. Он не только не наказывает никого из изменников, но более того — осыпает их милостями! Князь Владимир Андреевич в следующем году, после смерти царевича Дмитрия, назначается опекуном другого наследного «пеле- ничника», царевича Ивана. Сильвестр и Адашев, выставленные царем главарями заговора в пользу Владимира Андреевича, продолжают занимать свои места у трона. Алексей Адашев становится окольничим, его отец, Федор, — боярином; боярский чин получает и Курбский. Что касается Сильвестра, то Иван не использовал удобный случай расправиться с ним или, по крайней мере, удалить от себя в связи с делом Матвея Башкина. Осенью 1553 года боярин Матвей Семенович Башкин предстал перед церковным собором по обвинению в ереси. Он был осужден, его единомышленников разослали по монастырям на вечное заточение. Сильвестр был знаком с Башкиным, поэтому причислить его к сочувствующим ереси было, что говорится, делом техники. Царь, однако, позволил Сильвестру остаться в стороне от громкого судебного процесса.

Обращает на себя внимание и странный факт отсутствия митрополита Макария и вообще духовенства у крестоцеловальной записи. Это наводит на мысль о каком-то интимном, узкосемейном характере событий марта 1553 года.

Так что же в действительности происходило у постели больного царя?

Прежде всего отметим два бесспорных факта: первый — присяга царевичу Дмитрию прошла негладко, с некоторой заминкой; второй — обнаружилось, что часть бояр желает видеть на престоле Владимира Андреевича. Сам князь Старицкий, кажется, готов был защищать свои права при помощи силы. Автор приписок к Царственной книге утверждает, что Владимир Андреевич раздачей денег привлекал на свою сторону боярских детей, то есть создавал собственную армию. Более поздняя крестоцеловальная запись 1554 года подтверждает эти сведения — в ней Владимир Андреевич взял на себя следующее обязательство: «А жити ми на Москве в своем дворе, а держати ми у себя своих людей всяких 108 человек… а опричь ми того, служилых людей своих всех держати в своей вотчине». Иными словами, царь строго ограничил число