Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

Иван принял Ченслора, сидя «на позолоченном сидении в длинной одежде, отделанной листовым золотом, в царской короне на голове и с жезлом из золота и хрусталя в правой руке; другой рукой он опирался на ручку кресла». Царь благосклонно осмотрел подарки и образцы товаров и терпеливо выслушал грамоту Эдуарда, в которой говорилось, что люди созданы Богом для общения друг с другом, особенно же полезны сношения «с людьми торговыми, которые странствуют по всей вселенной, переплывают моря и переходят пустыни, дабы доставлять в отдаленнейшие страны и государства предметы хорошие и полезные, которые, по благости Божией, находятся в их стране, и дабы обратно вывозить оттуда то, что они там полагают получить для пользы своей страны». Правда, царь выразил легкую досаду, что грамота «обращена неведомо к кому».

В знак особой милости Ченслор после приема был приглашен к царскому столу. Переодетый в «серебряное одеяние», Иван сидел на возвышении. В некотором отдалении от него стояли длинные накрытые столы. Все приглашенные к обеду — человек двести бояр и дворян — были в белом. В середине трапезной стоял поставец с кубками и яствами. Сервировка была очень богата — «все подавалось на золоте». Прежде чем были поданы яства, царь послал каждому гостю большой ломоть хлеба; при этом разносивший хлеб кравчий громко называл пожалованного по имени и говорил: «Иван Васильевич, царь всея Руси и великий князь Московский, жалует тебя хлебом!» — эти слова все каждый раз выслушивали стоя. После всех царь дал кусок хлеба кравчему, который тут же съел его перед царем и, откланявшись, вышел. Затем с такими же церемониями разнесли лебедей, нарезанных кусками; после чего блюда стали подавать без всякого порядка. За время обеда царь дважды сменил короны на голове. Взявшись за нож или хлеб, он возлагал на себя крестное знамение.

Из-за стола разошлись в час ночи.

Англичане пробыли в Москве несколько месяцев, внимательно изучая неизвестную им страну. Ченслор смотрел на Россию непредвзятым взглядом и во многих местах своего дневника выражает искреннее восхищение увиденным: «Страна… изобилует малыми деревушками, которые так полны народу, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в таком громадном количестве, что это кажется удивительным».

Москву Ченслор нашел более великой, «чем Лондон с предместьями», правда, «Москва очень неизящна и распланирована без всякого порядка»; зато «в Москве красивый Кремль, его стены из кирпича и очень высоки». Англичанин до кончиков ногтей, он, отбросив всякое национальное чванство, не скупится на похвалы русскому народу: «Я не знаю страны поблизости от нас, которая могла бы похвалиться такими людьми»; «если бы русские знали свою силу, никто бы не мог соперничать с ними». В то же время он отметил национальную замкнутость москвичей: они «учатся только своему языку и не терпят никакого другого в своей стране и в своем обществе». Впрочем, этот упрек тогда можно было сделать любому другому народу…

Что в самом деле неприятно поразило Ченслора (видимо, в качестве купца и предпринимателя), так это экономический деспотизм царской власти: с нескрываемым ужасом он пишет о том, что царь имеет право отнимать у своих подданных землю и другое имущество; русский человек не может сказать, как простые люди в Англии: «Если у нас что-нибудь есть, то оно от Бога и мое собственное», в России все принадлежит «Богу и государевой милости».

Зато (и это удивительно) Ченслор с одобрением отозвался о русском судопроизводстве, правда лишь в одном отношении: у русских нет «специалистов-законников, которые бы вели дело в судах», то есть продажных крючкотворов-адвокатов. «Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы подает в письменной форме, в противоположность английским порядкам». Подданные имеют право подать челобитную прямо самому государю, который судит с «удивительной беспристрастностью». Впрочем, результат получается тот же, что и в английских судах: «происходят удивительные злоупотребления, и великого князя много обманывают».

Климент Адамс, в свою очередь, отметил гуманность русского суда: «За первую вину не вешают, как у нас… »

Описав приверженность русских религиозным обрядам, Ченслор продолжает: «Что касается разврата и пьянства, то нет в мире подобного, да и по вымогательствам это самые отвратительные люди под солнцем. Судите теперь о их святости».

По совокупности же наблюдений, хороших и дурных, вывод Ченслора о русском народе был таков: «По моему мнению, нет другого народа под солнцем, который вел бы такую суровую жизнь».

Между тем по весне следующего года нашлись корабли Хьюго Уиллоби; вернее, их нашли. Русские рыбаки обнаружили на Мурманском побережье, в устье реки Арзины, два судна, стоявшие на якорях. Увы, теперь это были летучие голландцы: «Нашли мы-дe, — сообщили царю рыбаки, — на Мурманском море два корабля стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы». Экипажи «Бона Эсперанта» и «Бона Конфиденция» не выдержали первой в истории полярной зимовки; мертвый Уиллоби склонился в капитанской каюте над судовым журналом, из которого явствовало, что в январе 1554 года его команду еще не покидала надежда… По просьбе Ченслора царь возвратил лондонскому обществу имущество и вооружение обоих кораблей (перед тем московские пушкари обследовали английские пушки и нашли, что наши лучше!).

На обратном пути в Англию опасности подвергся и корабль самого Ченслора: фламандские пираты взяли его на абордаж. Ченслор остался в живых, но все русские товары и подарки царя пропали…

В Лондон Ченслор привез только грамоту на имя Эдуарда VI, в которой Иван обещал, что английские купцы «ярмарки свои будут иметь свободно во всем пространстве наших государств», — такой привилегией беспошлинной торговли не обладали ни ганзейские, ни голландские негоцианты.

Новой правительнице Англии — королеве Марии Тюдор, чьим мужем был испанский король Филипп II, пришлось довольствоваться грамотой Ивана и рассказами Ченслора о богатствах Московии. Любопытно, что в своем послании Иван именовал себя «повелителем всей Сибири», которой пока еще владел Кучум, и «великим князем лифляндским», хотя Лифляндия принадлежала Ливонскому opдену. Впрочем, на это не обратили внимания, ведь и Филипп с Марией подписали ответную грамоту царю: «Король и королева Англии, Франции, Иерусалима…»

Ченслор получил титул «командора и великого штурмана флота». Себастьян Кабот возглавил вновь образованную Компанию для торговли с Россией, Персией и северными странами, или просто Московскую компанию.

В мае 1555 года Ченслор отправился в свое второе путешествие в Россию — на этот раз в качестве официального посла. На «Эдуарда Бонавентуру» погрузили много сукна и изделий из железа. Иван был рад снова увидеть полюбившегося иноземца. Привилегии английским купцам были подтверждены, и в ноябре Ченслор отплыл на