Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

родину вместе с московским послом Осипом Непеей. К несчастью, у берегов Шотландии буря бросила корабль на скалы. Ченслор погиб — оказалось, что «великий штурман» не умел плавать; утонули и семеро русских из посольской свиты… Непея же, плававший, как и все русские, не лучше топора, каким-то чудом спасся и удостоился торжественного приема в Лондоне. Назад он вернулся в обществе множества английских мастеров, выразивших желание служить московскому государю.

Начавшаяся торговля с Англией была обоюдовыгодной. Россия, вскоре вступившая в войну с Ливонией, получала от англичан все необходимое для армии — порох, доспехи, серу, селитру, медь, олово, свинец и так далее. В свою очередь, русский лес и пенька помогли Англии выстоять в морской схватке с Испанией. Тридцать лет спустя победитель Непобедимой Армады адмирал Фрэнсис Дрейк просил английского посла в Mocкве благодарить сына Грозного, царя Федора Ивановича, за отличную оснастку своих кораблей, позволившую отстоять независимость Англии.

***

«Открытие» Ченслором России имело важные последствия. Уже со времен Ивана III Москва привыкла смотреть на Европу с чисто утилитарной точки зрения, как на находящуюся под боком мастерскую, в которой создаются технические новинки. Когда московские государи чувствовали потребность в пушках, типографиях, лекарствах, наемниках, знающих мастерах, они протягивали руку за ливонскую границу и брали там все необходимое. Но с конца 40-х годов XVI века Ливонский орден, встревоженный растущим могуществом Московии, добился от германского императора запрета на проезд ремесленников через земли империи во владения московского царя. Поэтому англичане появились в Москве очень кстати. Ближайшее будущее показало, что Иван стремился еделатъ из Англии не только торгового партнера, но и политического союзника в своей борьбе за выход к Балтийскому морю.

Несмотря на присущее русским людям того времени чувство национальной самодостаточности, изоляционистские настроения никогда не были в Кремле преобладающими. Что касается Грозного, то он с еще большим любопытством, чем его предшественники, смотрел в сторону Запада… Приезд Ченслора обострил его тягу к Европе. Вряд ли можно считать случайностью, что царь пожелал предстать перед английским королем в качестве правителя Лифляндии… Последующий рывок Грозного в Европу, несомненно, имеет началом задушевные беседы царя с английским бородачом.

Но главный фронт внешней политики нельзя было перенести вдруг с востока на запад. Насущнейшие потребности Московского государства, безопасность самого его существования была связана с ликвидацией разбойничьих татарских ханств. После покорения Казани и Астрахани сама логика вещей требовала покончить с Крымом — неприступным логовом степных хищников.

Необходимость и историческая справедливость войны с Крымом были очевидны любому русскому человеку. Московское государство не знало ни минуты покоя. Герберштейн, наблюдавший Московию при отце Грозного, вынес такое впечатление, что война для нее — правило, а мир — исключение. Но если на западе войны перемежались с передышками, то с азиатской стороны шла изнурительная непрерывная борьба — без мира, без перемирий, да, собственно, и без «правильных» войн: вечное взаимное подсиживание… Английский посол в Москве Флетчер писал, что война с татарами, крымскими ногаями и прочими степняками бывает у Москвы каждый год.

Вассальный султану Крым был наиболее опасным и беспокойным соседом Москвы. Прикрытый безводными степями, отрезанный от материка перекопью — широким и глубоким шестиверстным рвом с валом, перерезавшим узкий перешеек, Крым представлял собой неприступную с суши разбойничью берлогу. Сам хан располагал не более чем 30 000 сабель, но к ним всегда готовы были присоединиться бесчисленные татарские орды, кочевавшие по причерноморским и прикаспийским степям. Крымское ханство было, по сути, огромной разбойничьей шайкой, превосходно приспособленной для набегов на Русь, Польшу и Литву. Набеги были главным жизненным промыслом этой Крымской орды. По свидетельству Флетчера, крымцы нападали на московские украйны раз или дважды в год — иногда около Троицына дня, чаще во время жатвы, когда легче было ловить людей, во множестве работающих на полях; нередки были и зимние набеги, ибо мороз облегчал переправу через реки и топи;

В XVI веке южная степь — Дикое поле — начиналась сразу за Рязанью и Ельцом. Орды кое-как вооруженных татар (обычным их оружием были луки, кривые сабли и ножи; пики встречались редко) на своих малорослых, но выносливых лошадях легко преодолевали пустынную степь, питаясь небольшим запасом пшена, сыра да кобылятиной. За две с лишком сотни лет своих набегов они прекрасно изучили Дикое поле, высмотрели удобнейшие пути — сак- мы, или шляхи, лежавшие в стороне от речных переправ, по водоразделам. Главным из путей к Москве был Муравский шлях, шедший от Перекопа до Тулы между верховьями рек, входящих в бассейны Днепра и Северного Донца. Татары крались по нему лощинами и оврагами, ночью не разжигали костров и таким образом часто скрывали свое движение от московских степных разъездов. Вторжение в пределы Руси производилось на основе тактики, выработанной еще во времена Батыя, — так называемой облавы: углубившись всей массой внутрь страны верст на сто, они разворачивали широкий фронт и шли назад, сметая все на своем пути, захватывая людей, скот и производя страшные опустошения. Главной добычей, которую они искали, был людской полон, в особенности дети — мальчики и девочки, высоко ценившиеся работорговцами. Каждый татарин имел при себе ремни, чтобы связывать пленников, и большие корзины, куда сажали захваченных детей.

Города и аулы Крыма были буквально забиты христианскими невольниками. Держать по нескольку рабов в доме было обычным делом. На окрестные страны крымские татары смотрели как на неисчерпаемый резервуар невольников. Случалось, что бедняк приобретал коня и оружие под обязательство привести в условленный срок определенное количество пленников, словно они толклись у него на скотном дворе.

Самый большой невольничий рынок находился в Кафе, где целые толпы закупленных рабов гнали с торга прямо на корабли. Из Крыма пленников развозили по всему Средиземноморью. В тысячах мусульманских домов — в Турции, Палестине, Северной Африке — славянские рабыни убаюкивали смуглых детей русской или польской колыбельной…

При этом московские пленники за свое умение бегать из неволи ценились дешевле польских и литовских, и торговцы, выводя свой товар на продажу, выдавали русских за поляков и литовцев, громко крича, что это рабы самые свежие, простые, нехитрые, только что приведенные из народа королевского, польского, а не московского… Эту черту русского характера неплохо бы знать тем, кто любит поговорить о рабской душе нашего народа.

Побывавший в Крыму литвин Михалон так описывает это место скорби своих единоверцев: «Корабли, приходящие к крымским татарам, из Азии привозят к ним оружие, одежды и лошадей, а отходят от них нагруженные рабами. И все их рынки знамениты только этим товаром, который у них всегда под руками и для продажи, и для залога, и для подарков… Те, которые посильнее из этих несчастных, часто