Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

царской семьи, забавные штуковины для придворных потех, мастера и ремесленники для устройства дворцового быта, наемники для царской гвардии, воинские снаряды и припасы — вот, собственно, и все, чего ждали в Москве от заморской торговли. Правда, Грозный, судя по всему, смотрел на нее несколько шире, но суть дела от этого не менялась: Ливония была для него не окном в Европу, а тучной дойной коровой. Ливонская война была вызвана не объективной потребностью, а личной прихотью Грозного, который направил агрессивность молодой формирующейся нации в ту сторону, куда влекли его личные вкусы (другое дело, что в случае успеха войны Ливония со временем могла бы стать окном в Европу — даже помимо воли царя, в силу одних объективных исторических процессов); начавшись как государское дело, она так и не стала делом земским, что во многом и обусловило ее неудачный исход.

Трудность борьбы за Ливонию для Московского государства состояла в том, что здесь его агрессивность сталкивалась с агрессивностью двух других государств: убывающей — Речи Посполитой и нарастающей — Швеции. Шведский король Густав I Ваза, лишь совсем недавно избавивший свою страну от «датчан и попов» (он отстоял независимость Швеции от Дании и сделал лютеранство государственной религией), с тревогой следил за возрастающим могуществом России. Он пытался создать коалицию северных держав, чтобы общими усилиями противиться усилению Московского государства на Балтике, и после плавания Ченслора выговаривал английской королеве Марии Тюдор за ее намерение торговать с Россией, что, по его мнению, являлось предательством европейских интересов. Впрочем, ни Швеция, ни Россия не желали войны: первая из-за своей слабости, вторая — потому, что в руках шведского короля тогда не было еще никаких московских прародительских вотчин.

И все-таки война между ними началась. Причиной ее послужило политическое наследие Новгорода, а именно отсутствие у бывшего удельного княжества четких границ со Швецией, что постоянно давало повод к пограничным стычкам. Согласно старому договору короля Магнуса с новгородцами, Москва считала своими границами реки Саю и Сестрь; однако шведы пахали землю и косили сено на их южных берегах, на переговорах именовали Сестрью совсем другую реку и не слушали никаких возражений. В 1555 году новгородцы пожгли их нивы, а шведы в ответ — русские села; кроме того, они произвели нападение на Никольский монастырь на Печенге. Новгородцы силой заняли некоторые спорные земли, но шведы побили их наголову. Затем, отвергнув предложение о переговорах, шведы осадили русский Орешек, однако безрезультатно простояли под его стенами до осени и ушли восвояси. Московские воеводы в свою очередь вторглись в Финляндию, опустошили берега Воксы и взяли Нейшлот; пленных было так много, что, по словам летописца, ратники продавали человека за гривну, а девку за пять алтын.

Густав запросил мира, обвиняя новгородцев в нарушении перемирия. Иван сурово возразил: «Все зло произошло оттого, что ты по своей гордости не хотел сноситься с новгородскими наместниками, знаменитыми боярами великого царства» — и напомнил, с кем король вздумал мериться силами: «Если не знаешь, каков Новгород, то спроси у своих купцов: они скажут тебе, что его пригороды более твоего Стокгольма. Оставь надменность, и будем друзьями». Шведские послы, прибывшие в Москву, содержались как пленники и приняли все условия. Единственное, о чем они настоятельно просили, — чтобы их королю было позволено сноситься с царем напрямую, минуя новгородских наместников, как это было в обычае до сих пор. Но Грозный усмотрел в этом смехотворные притязания коронованного плебея. Дело в том, что Густав Ваза был незнатного происхождения и в юности вел далеко не «благородный» образ жизни, добывая себе пропитание своим трудом. И такой человек хотел стать на равной ноге с православным царем вселенной, Рюриковичем, чья родословная измерялась четырнадцатью коленами и восходила к римским императорам! Презрительно кривя губы, бояре от имени царя ответили шведским послам так: «Не бесчестие, а честь королю иметь дело с новгородскими наместниками. Знаете ли, кто они? Дети или внучата государей литовских, казанских или российских… Скажем вам также не в укор, но единственно в рассуд: кто государь ваш? Венценосец, правда; но давно ли еще торговал волами?» Возразить было нечего; послы уступили. Сжалившись над ними, бояре согласились не именовать Густава в договоре клятвопреступником! Сам же Иван в ответной грамоте Густаву писал: «И то правда, а не ложь, что ты мужичий род, а не государский» — и издевательски спрашивал: «Ты б нам известил, чей сын отец твой… и как деда твоего звали, и на королевстве был ли?» Густав Ваза должен был молча проглотить оскорбления: что тут ответишь, если дед его действительно был придворным конюхом?

В этой кратковременной войне Густав рассчитывал на помощь Речи Посполитой и Ливонского ордена, но не получил ее. Сигизмунд-Август только ходатайствовал перед Иваном, чтобы тот «не теснил» Швеции. Царь ответил, что ему в том нужды нет, ибо он от Бога и своих родителей имеет обширное царство, которое год от года увеличивается, а воюет с шведским королем единственно за свою честь. И действительно, он не потребовал от Густава каких-либо территориальных уступок, утвердив в договоре старые рубежи. Тогда же Иван предложил Сигизмунду заключить вечный мир при условии, что польский король признает его царский титул. Сигизмунд иронически ответил, что не любит новостей и что сей титул (царь, цезарь) принадлежит только германскому императору и турецкому султану. Бояре предъявили польским послам грамоты папы Климента, императора Максимилиана, султана, королей Испании, Швеции и Дании, в которых эти правители именовали царем еще деда Грозного, Ивана III; показали, наконец, и грамоту Марии Тюдор и Филиппа II, где Иван был поименован «великим императором». Однако Сигизмунд продолжал упрямиться. Тогда Грозный, как и в случае с Густавом, в гневе прошелся по родословной польских королей: «А если правда то, что рассказывается в баснословиях, и вы происходите от Сангушевичей, а Витень был слугой тверских князей, а Гедиминек его конюшим, тогда… вы — не коренные государи».

***

Что касается Ливонии, то она провинилась перед царем не только тем, что обещала поддержать Густава в его войне с Россией. За орденом имелись и более давние грехи. Предчувствуя, что Московское государство усиливается не на добро им, ливонские правители всячески препятствовали проезду в Москву через свои земли европейских мастеров и ремесленников. В 1539 году епископ Дерптский сослал «неведомо куды» пушечного мастера, который хотел устроиться на службу в Москву. А десять лет спустя ливонские власти прямо и недвусмысленно показали свое недружелюбие по отношению к России в так называемом деле Иоганна Шлитте.

Шлитте был родом саксонец. В 1549 году он предложил Ивану, готовившемуся тогда воевать с Казанью, набрать в