Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

150 верстах от Тулы, на Судбищах. В первый день сражения русские смяли передовой отряд татар и заночевали на поле боя. Девлет-Гирей всю ночь пытал двух русских пленников, стараясь дознаться о количестве войск Шереметева. Один из пленных, сломленный пытками, признался, что русских не более 7000. Наутро хан обрушился на Шереметева всеми силами. Русские стояли насмерть и неоднократно обращали в бегство татарскую конницу; но всякий раз хана выручали янычары, которые не давали русским развить успех и захватить пушки. На беду, в разгар сражения Шереметев был ранен, и русские побежали. Не поддались панике лишь двое воевод — Алексей Басманов и Степан Сидоров. Приказав бить в бубны и играть на трубах, они собрали вокруг себя тысячи две ратников, с которыми засели в буераке. Хан трижды бросал на них конницу, но русские держались стойко. Наконец к вечеру, боясь появления у себя в тылу царских полков, Девлет-Гирей прекратил атаки и ушел в степь.

Хан тревожился напрасно: в этот день Иван только приближался к Туле. На подходе к городу ему принесли ложную весть, что Шереметев разбит и хан идет на Москву. Не послушав слабонервных, которые советовали ему вернуться в столицу, царь продолжил движение вперед и вступил в Тулу. Вскоре сюда прибыли Шереметев, Басманов и Сидоров с остатками своих полков. Узнав, что гнаться за ханом бессмысленно, Иван возвратился в Москву, где наградил Шереметева и его мужественных воевод, многие из которых спустя некоторое время умерли от ран, как, например, Степан Сидоров, получивший в сражении пулю и удар копьем.

В мае следующего года казаки известили царя, что Девлет-Гирей разбил шатры у Конских Вод и вновь метит на Тулу или Козельск. Спустя несколько дней полки уже стояли на своих местах вдоль Оки; сам царь выехал в Серпухов. Но на этот раз биться не пришлось: удачный тыловой маневр сорвал вторжение. Дьяк Ржевский, под началом которого состояли донские казаки, ударил на Очаков, шесть дней бился под стенами города, захватил табуны и добычу и вынудил хана спешно идти на защиту Крыма.

В то же время Москва обрела сильного союзника в борьбе с крымцами. Днепровскими казаками тогда верховодил православный литовский князь Дмитрий Вишневецкий, потомок Гедимина, бывший начальником в Каневе. Это был храбрец, крестоносец по духу, всеми помыслами стремившийся к торжеству христианства над неверными. В Литве ему было скучно. Великий князь Литовский и король Польский Сигизмунд-Август стремился использовать крымских татар в качестве противовеса Москве и потому запрещал панам воевать с Крымом. Но Вишневецкий, чувствовавший себя вполне независимым правителем, обращал мало внимания на королевские запреты. Воевать с ханом в одиночку ему, однако, было не по силам. И вот Вишневецкий запросился на московскую службу — со всеми своими казаками и подвластными ему городами Черкасами и Каневом. Взамен он просил одного — прислать ему войска — и клялся, что запрет хана в Крыму, как в вертепе.

Конечно, Вишневецкий считал ниже своего достоинства предстать перед царем только в качестве просителя. Чтобы показать свою силу, он захватил на Днепре остров Хортицу и укрепился там — то был зародыш Запорожской Сечи, которая спустя несколько лет утвердилась на другом острове — Томаковке, ниже Хортицы. Девлет-Гирей, возвратившись в Крым, попытался выбить казаков с Хортицы. Вишневецкий отбивался от хана в течение 24 дней и наконец вынудил его отступить.

К этим успехам добавился еще один: пятигорские черкесы овладели двумя азовскими городками — Темрюком и Таманом (на территории древнерусского Тмутороканского княжества). Девлет-Гирей перепугался на не шутку; он думал, что все эти удары — часть единого плана царя, и со дня на день ждал появления у Перекопа главного русского войска. Хан забрасывал Москву предложениями о мире и в отчаянии писал султану, что Крым погибнет, если он не спасет его.

Действительно, казалось, что наступает удобное время разом поквитаться с Крымом, как раньше с Казанью. В довершение военных поражений орду настигли природные бедствия — засуха и мор. «Бог попустил на татар зиму жестокую, — пишет Курбский, — весь скот у них пропал и стада конские, и самим им на лето пришлось исчезать, потому что орда питается от стад, а хлеба не знает; остатки их перешли к перекопской орде, и там рука Господня казнила их: от солнечного зноя все высохло, иссякли реки; три сажени копали вглубь и не докопались до воды, а в перекопской орде сделался голод и великий мор; некоторые самовидцы свидетельствуют, что во всей орде не осталось тогда и 10 тысяч лошадей. Тут-то. было время христианским царям отмщать бусурманам за беспрестанно проливаемую православную христианскую кровь и навеки успокоить себя и свое отечество…» В Крыму некоторые мурзы составили заговор с целью убить Девлет-Гирея и передать престол астраханскому царевичу Тохтамышу, брату Шигалея. Однако заговор был раскрыт, и Тохтамышу пришлось бежать в Москву.

Правительство Адашева всеми силами побуждало царя выступить в поход и утвердить Крест Господень в Крыму. «Тогда и нашему царю, — продолжает Курбский, — некоторые советники, храбрые и мужественные, советовали и налегали на него, чтоб он сам, своею головою, двинулся с великими войсками на перекопского царя, пользуясь временем, при явном Божеском хотении подать помощь, чтобы уничтожить врагов своих старовечных и избавить множество пленных от издавна заведенной неволи… А мы готовы были души свои положить за страдавших много лет в неволе христиан, потому что это была бы добродетель выше всех добродетелей».

Однако Иван ограничился полумерами. Приняв на службу Вишневецкого, он подарил ему город Белев, но, не желая ссориться с королем, велел отдать Сигизмунду Черкасы и Канев. Против хана были направлены всего 5000 человек под началом брата Алексея Адашева, Данилы. Войско Адашева спустилось на судах по Пселу и Днепру к морю и опустошило западный берег Крыма, взяв богатую добычу и освободив многих пленников. Но успех не был подкреплен прибытием свежих сил, и дело этим и ограничилось. «Тогда мы, — с горечью вспоминает Курбский, — паки и паки налегали на царя и советовали ему: или сам бы шел, или хоть бы великое войско послал вовремя в орду; но он не послушал, спорил против нас, а его настраивали ласкатели, добрые и верные товарищи трапез и кубков, друзья различных наслаждений».

Эти события, дошедшие до нас по преимуществу в изложении Курбского, прочно утвердили в историографии миф о будто бы существовавшем в московском правительстве расколе по поводу приоритетов внешней политики. Вопрос якобы стоял так: Ливония или Крым; при этом Сильвестр и Адашев, настаивающие на войне с ханом, противились намерению Ивана подчинить себе владения Ливонского ордена. Здесь, однако, налицо простое недоразумение. По поводу Сильвестра