Алкиной - Роман Львович Шмараков

дурака на одной лошади. Сперва ты сравнил персов с потоком, потому что они хлынули: это хорошо; тут же, однако, оказалось, что они у тебя что-то испепелили, и не успел твой поток разгуляться, как в дверь ему стучит пожар, заявляя свои права на помещение. Может, конечно, ты имел в виду представить что-то вроде Флегетона, способное быть рекой и огнем одновременно: ну что же, это неплохо; вот он вздымается, огромный, меж своих берегов, кудри его струятся пламенем, в усах – рыба в кляре; пусть так, но не успел твой слушатель этим насладиться, как у твоего Флегетона в руках оказывается фарш и он начинает набивать им свиную кишку, а потом перевязывает бечевкой. Говорю тебе, будь осторожней и не давай словам владеть тобой; если люди захотят над тобой посмеяться, они найдут повод и без твоей помощи.

Леандр, обескураженный, пробормотал, что пока мало чему учен, но надеется, что со временем в умелых руках его язык станет сильным, гибким и послушным.

– Мальчик, мальчик! – воскликнул Ктесипп. – Слышишь ли ты, что тебе говорят? Не я ли только что учил тебя быть осторожней с метафорами? Возьми же своими умелыми руками свой язык и вправь его куда следует, а именно, обратно в рот: пока он у тебя в руках, ты выглядишь так, будто безвременно угодил на тот свет, где терпишь невиданную и, увы, заслуженную кару!

Так проповедовал Ктесипп. Лавриций же сказал ему, что он ведет себя, как старая сводня, довольная блудить чужим блудом. Ктесипп отвечал ему резкостью, и они едва не подрались. Мы разняли их; я отвел Ктесиппа домой; по дороге он жаловался, что не хочет умирать в глуши и что ему жалко своего имени. Я уложил его в постель и, уходя, еще слышал, как он во сне порицает чьи-то солецизмы.

– Хуже нет, – сказал Евфим, услышав от меня обо всем этом, – когда заберешься со своим ремеслом туда, где его не к чему приложить. Один человек, торговавший за морем, взял взаймы у одного абдерита, а когда вышел срок, сказал, что надобной суммы на руках не имеет, затем что вложил все в свои товары, но если тот не хочет ждать, у него есть партия сушеных крокодилов, только что из Египта, и он готов отдать их в счет своего долга, причем предлагает это себе в убыток, поскольку рассчитывал сбыть их в розницу за хорошие деньги. Заимодавец рассудил, что сам способен продать их не хуже, и согласился. Груз доставили ему домой, причем мелких несли на связке, как окуней на кукане, а крупных – на носилках, и все это выглядело, словно священное шествие в большой праздник, не хватало только свирелей и пляшущих скопцов в простынях. Абдерит был чрезвычайно доволен. Он сложил свои приобретения в наемную повозку и двинулся вглубь страны, полагая, что чем дальше от моря, тем ценнее сделается его товар. Поначалу дела его шли не лучшим образом, и он очень раздражался, видя, что люди щупают и перебирают его крокодилов, словно это пучок редиски, и вообще ведут себя так, будто знают, как отличить добротного крокодила от такого, который не стоит своей цены. То там, то сям у него покупали по одному, но в целом он не находил в людях достаточно почтения. Очень расстроили его в Плотинополе, где один человек купил у него не торгуясь трех крокодилов, двух помельче и одного среднего, а потом абдерит узнал, что покупатель перетолок их с ромашкой в медной ступке и начал продавать с аптекарских весов, как египетское средство от всего; он сокрушался, почему сам не додумался до этого, и с тех пор отзывался о жителях Плотинополя с неизменной неприязнью. Но когда он приехал в Паремболу, где не было ничего крупнее ящериц – таких, изумрудного цвета с прожилками, которые бегают по потолку и падают в суп, – и разложил свой товар на шитых полотенцах, его встретили с удивительным одушевлением. Люди решили, что его дарования не ограничиваются ящерицами и что он способен увеличивать и другие вещи, а потому по вечерам потянулись в гостиницу, где торговец остановился, с просьбами, из которых лишь немногие оставались в пределах пристойности. Абдерит устал изумляться, сколь многое не угодило жителям Паремболы своими размерами, и выпроваживать их из гостиницы уверениями, что крокодилов сделал такими не он, а плодовитая египетская природа. Этим он озлобил людей и добился лишь того, что они стали хотеть не каждый своего, а все одного и того же: они собрались вместе, пришли к гостинице, избили торговца до полусмерти и изломали всех его крокодилов, приговаривая, что наперед ему наука, как торговать несуществующими вещами; насилу он выбрался оттуда и долго потом лечился. Ему следовало бы остановиться где-нибудь в Бергулах, у реки: там земля производит много всякого и людей проще убедить в том, что, хоть ни они, ни их родственники чего-то не видели, оно все-таки есть, – и уж никак не тащиться с этими крокодилами в горы, ибо чем выше, тем вещей меньше; я слышал, и философы учат тому же.

После этого мы легли спать.

XI

Снился мне какой-то полководец древности, который жаловался, говоря, что при нем в войске были лишь медные котлы, железные шила, кубки серебряные у начальников и деревянные у всех прочих, а прочая утварь вон выброшена, и никому не было позволено ни умащаться благовониями, ни следить за звездами, ни толковать сновидения, ибо от этих вещей заводятся у солдат самовольство, наглость, малодушие и все прочее, что мешает полководцу; у нас же строгость не в почете, оттого ныне персы у нас в полях ревут и славятся, коих он одной вестью о своем приходе разгонял.

Проснулся я с больной головой; вышел на улицу и встретил Леандра. Мы поговорили о чем обычно, а именно, когда ждать перемен в нашем положении и в какую сторону, а потом я спросил, чем кончилась ночная вылазка, которой он мне не досказал. Леандр отвечал, что когда галлы порубили спящих и думали уже напасть на царский шатер, попалась им навстречу станица телег, в коих обозные везли, что нашлось в окрестностях для продовольствования войска. Галлы на них кинулись, а обозные насилу успели развернуться и пуститься наутек по трущобам, благо галлы, не зажигая огней, на каждом камне спотыкались и за трудною ночью скоро бежать не могли. Обозные погоняли, галлы грозили вдогонку; тут с телеги выкинули три бурдюка припасенного