Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

вся Европа находилась в состоянии духовной спячки, испанские евреи наряду с арабами были единственными носителями культуры и просвещения, искусства и науки». Ясно, стало быть, что в самой еврейской истории, а не только в истории наших соседей, надо искать объяснение подъемов и упадков в нашей литературной жизни. С. Цинберг сам обращается к внутренним истокам еврейской жизни, когда он рассматривает общие особенности литературы у евреев. Он говорит о том, что у нас литература занимала совершенно другое место и играла совсем другую роль, нежели у других европейских народов. «У других народов, ведущих самостоятельную жизнь, вкус, сознание, идеалы и вся органичес

ки растущая своеобразность народа выявляются в различных формах. Это сказывается не только в литературе и искусстве, но также и в социальных и политических учреждениях, в общественных организациях, в архитектонике, в стиле государств и городов, улиц и домов... Но у еврейского народа, этого бездомного странника, все это могло ярче всего выявиться только в его литературном творчестве».

Может быть, есть некоторое преувеличение в словах Цинберга, что «вся культурная и общественная жизнь у евреев в средние века могла выявиться только в слове», но нет сомнений в том, что слово, книга играли совсем исключительную роль в еврейской жизни. И это бесспорно была одна из важнейших черт еврейской литературы.

Вторая оригинальная характерная черта еврейской, литературы заключалась в том, что в ней позже, чем в других литературах, произошло разграничение роли отдельной личности и ее творчества в коллективе. В еврейской литературе отдельная личность была все время подчинена коллективу и растворена в нем: «Все духовные богатства, создающиеся и собираемые в народе, принадлежат всему народу. Они носят только его имя, они знают только одного творца — это весь еврейский народ». Впоследствии положение меняется, но следы коллективной традиции остались еще до сих пор в еврейской литературе. И Цинберг именно указывает на эту тенденцию, как на одну из важнейших особенностей в литературном творчестве у евреев.

И Цинберг знает и указывает, что наша литература особая. Он не забывает, что имеется большая и глубокая связь между ней и всей нашей внутренней жизнью.

Ценность «Истории литературы у евреев» С. Цинберга заключается, как было уже сказано, не в объяснении исторических фактов, а в их описании. Он дает нам факты и даты о жизни поэтов и философов — и дает их по первоисточникам; он дает нам возможность взглянуть в старые книги, — он цитирует из них многие места, многие отдельные работы. Когда мы читаем отдельные главы, мы забываем, что мы имеем дело с историей, процессом эволюции; мы углубляемся в отдельные поэтические, философские или теологические труды — и мы одновременно изучаем самую литературу. Цинберг дает нам (одновременно с историей) антологию литературы у евреев, антологию со всеми необходимыми объяснениями и комментариями.

Это — труд для всех: как для исследователей литературы, так и для широкой интеллигентской массы, желающей прежде всего познакомиться с литературой. Исследователи, специалисты, вероятно, могут в тех или иных местах кое-что прибавить, кое-что исправить, кое в чем усомниться. Но обыкновенного читателя интересует не столько полнота, или абсолютная точность всех деталей, он прежде всего хочет иметь общий обзор. Он хочет знать, какое содержание и какую форму имела литература европейских евреев в различные эпохи, в том или ином еврейском центре, на том или ином языке. Он хочет познакомиться с важнейшими произведениями и с их авторами. Он хочет знать о связи, которая была между этими авторами, а также о тех спорах, которые велись между ними и их учениками. И, наконец, о тех следах, которые остались от той или иной группы в еврейской жизни и в еврейской культуре, как равно и о том наследстве, которое они нам оставили. На все эти вопросы читатель найдет у Цинберга ответ, — ответ, который написан легко, ясно и подробно, ответ, который построен на необычайно прилежном и многостороннем изучении.

С. Гинзбург. ПОЕЗДКА ТЕОДОРА ГЕРЦЛЯ В ПЕТЕРБУРГ

Подробности поездки Теодора Герцля в Петербург летом 1903 года и его переговоры с представителями русского правительства еще мало известны. Как по возвращении Герцля из России, так и в последующие годы были опубликованы в связи с его поездкой немного данных и часто не вполне точных. В виду этого интересно дополнить эти сообщения некоторыми новыми материалами, которые содержатся в документах, находившихся в архиве Департамента Полиции русского министерства внутренних дел.

Весной 1903 года, перед шестым сионистским Конгрессом, Герцль пережил целый ряд больших разочарований. Аудиенция у султана в Константинополе и переговоры с турецким правительством создали у него убеждение, что нет большой надежды получить в ближайшем будущем «чартер» для Палестины, и единственное, на что можно было надеяться достигнуть в Константинополе, это — разрешение поселить известное число евреев в различных местах Турции, но без права на самоуправление. Однако, такая маленькая, разбросанная и случайная колонизация без права автономии не соответствовала ни Базельской программе Сионистского движения, ни постоянному стремлению Герцля к колонизационным планам широкого характера и размера.

Переговоры с египетским правительством относительно еврейской колонизации на Синайском полуострове не привели равным образом ни к каким результатам. Вопрос относительно создания территории для широкой еврейской иммиграции на основах самоуправления Герцль считал чрезвычайно важным, так как после Кишиневского погрома можно было рассчитывать, что еврейская эмиграция из России будет сильно расти, и что в различных странах вследствие этого возникнут суровые законодательные ограничения для иммигрантов.

Перед самым сионистским Конгрессом Герцль получил от английского правительства известное предложение о колонизации Уганды, в Восточной Африке. Согласно этому предложению, должна была быть выделена значительная территория для еврейского самостоятельного поселения, с собственной местной администрацией под верховным руководством Англии. Вождь сионистского движения предвидел, что проект об Уганде встретит на Конгрессе сильную оппозицию, в особенности у русских евреев, и он готовился к борьбе за этот план, которому он придавал большое значение. Одновременно он не упускал из виду и главную цель сионистской программы — создание еврейского «национального дома» в Палестине и не переставал искать путей, которые могли бы ему помочь осуществить эту цель. Он знал, какое большое влияние имеют в Константинополе крупные европейские державы, и особенно, как важно было бы, если б русский царь поддержал его стремления. В мае 1903 года доктор Герцль обратился из Вены с письмом к русскому министру внутренних дел Плеве и к обер-прокурору Синода Победоносцеву с просьбой устроить аудиенцию у царя. Одновременно знаменитая Берта Суттнер, боровшаяся за всеобщий мир, обратилась к Николаю II с письмом,