Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

был такой, тогда многие так поступали: поеду туда, где трудней. Как он сам, краткими фразами, писал в набросках к своим мемуарам: «Поколение одержимых. Самоотречение, и все же насыщенная, захватывающая, интересная жизнь».

Итак, Якутия, куда и поезд тогда не ходил. Золотые прииски – дикая преступность – колония прокаженных – ссыльные дворяне – банды – и полный восторг. Якутию Шепилов обожал всю жизнь как, возможно, самую запредельную страницу своей жизни.

Вот еще бумажка из той, ранней папки: «Тов. Шепилов… с сентября 1927 года по март 1928 года состоял в Комбатальоне по ликвидации восстания, сначала бойцом, а затем политруком…» Восстание в Якутии? Было такое.

Кто-то назвал бы это блестящей карьерой: прокурор главного суда Якутии, заместитель, а потом на короткое время и прокурор всей республики. В 1927 году, то есть в 22 года!

Но тогда юные коммунисты карьеру не делали, они делали нечто другое. Шепилов триумфально возвращается в Москву, мог бы после Якутии рассчитывать на какую угодно должность, но, видимо, снова задает вопрос: где сейчас труднее, хуже всего? Пошлите меня туда.

И ему отвечают: есть такое место. Хуже некуда.

И вот с весны 1928 года до осени 1929-го он – прокурор города Смоленска. За повышением дело не стало, вот справка от 23 сентября 1929-го, что Шепилов уже «состоит ст. помощником прокурора Западной области». То есть (ныне) Смоленской. Помощником, заметим, он был по уголовным делам – это важно.

Всего полтора года, но этого, видимо, хватило. Тут надо сделать длинное отступление – просто чтобы понять, что было за время и что означали всем тогда знакомые слова «Смоленский нарыв» (из заголовка газеты «Правда»), о котором даже были исследования в Гарварде в конце 50-х.

Итак, двадцатые. В отпуск тогда «увольняли». Справки и прочие мандаты начинались так: «подателю сего» и «дано сие». Книжки курортные выдавали по ордеру. На бесчисленных заседаниях был «порядок дня» вместо «повестки». (В архиве Шепилова приглашений на всякого рода конференции губкомов, профсоюзов, съезды колхозниц-ударниц, общие собрания членов РЛКСМ и прочего – два портфеля, это оттуда.) Стандартная фраза в характеристиках: ни в каких оппозициях не состоял. В старой и Белой армии не служил…

А вот и вкус наступавшей несколько иной эпохи: билет № 354 в Колонный зал Дома союзов на судебный процесс по делу контрреволюционной организации – Промпартии, это позже Смоленска, в 1930 году. И талон приходного ордера, выдан комендатурой АХУ НКВД – Шепилов сдал браунинг и 4 патрона в нем. (А где остальные 4 или 5?)

Но ближе к нашей теме – важно понять, что в 1928 году это еще был скорее НЭП. А в 1929-м началось (в смысле – всерьез началось) то, что некоторые сейчас называют сталинским переворотом, – конец НЭПа, коллективизация на селе и многое другое. И как раз в Смоленске произошли очень важные для той переворотной эпохи события.

Материалы, рассказывающие о них, мною взяты с сайтов нынешних смоленских областных структур. Материалы разные, но общую картину представить можно.

Итак, в Москву давно уже шли письма о разложении смоленской партийной верхушки, преследовании в области бедных, разорении крестьян и развале экономики. Правда ли была в этих сигналах? Видимо, да.

В январе 1928-го Москва дала ход письму с катушечной фабрики «Катушки» – а это было своего рода образцовое промышленное предприятие Смоленщины. Там 50 % рабочих состояли либо в партии, либо в комсомоле. Тем не менее именно этот завод оказался «гнездом взяточничества и разврата», где, в частности, работницы совращались мастерами.

Вообще «разложение» на Смоленщине было нехитрым: пили и имели женщин (часто не без благосклонности последних). Насильно совращать было не всегда нужно, один секретарь волостного партийного комитета сменил пять официальных жен в течение одного года. «Старые революционеры, – гласили партийные документы, – превратились в пьяниц и развратников». Или, из других проверочных документов, «все в партийной организации пьют – от верху до низу повсюду пьянство. Губернские партконференции были сплошной большой пьянкой».

При этом на Ярцевской фабрике семь рабочих покончили с собой из-за безразличия партийного руководства к их жалобам. А жалобы, скорее всего, были обоснованы. Потому что ставились вопросы о кредитах, жилье и многие другие.

Тут пора еще раз напомнить, о какой эпохе говорим. Никакой формальной отмены НЭПа (новой экономической политики) вроде бы нет, хотя уже прошел 15-й партийный съезд (конец 1927 года), объявивший коллективизацию. А она, как потом стало ясно, и была началом конца НЭПа, то есть попыток сочетания коммунизма с капитализмом.

Нам, сегодняшним, НЭП видится как советский отголосок «эпохи джаза», недолгий век плюрализма и экономического процветания. Но реальности не столичные, а вот хотя бы Смоленской губернии говорят о том, что не все было так уж хорошо, а иначе НЭП с такой легкостью бы не отменили.

В частности, помещики… а вы думали, они сгинули еще по итогам Гражданской войны? Крупные – да. Но в 1928 году в губернии оставалось 676 помещиков. К дворянскому сословию относилось 266 дворовладельцев (39,3 %), к кулачеству – 23 (3,2 %). Крестьян же – 181 (27,1 %), правда, были еще 206 (30,4 %) «прочих».

Помещик – это что? Ну, относительно крупный хозяин. Если средний крестьянский двор имел 8 десятин земли, то бывший помещик – 17 десятин.

И что хуже всего, никакого процветания эта полусоветская, доколхозная система вовсе не несла. Почему-то резко уменьшились посевные площади, особенно под технические культуры (лен), что ударило и по легкой промышленности; а раз так, то в городах появилась безработица.

Наконец, замаячил голод. Из справки Смоленского уезда в адрес губкома: «Понизовская волость – 50 % населения совершенно не имеют хлеба. Касплянская волость – бедняки целыми семьями сидят без хлеба, проели последнюю скотину, стоят по два дня в очереди за фунтом хлеба, покупают и едят вику. Такое положение держится уже около двух недель. За неимением семян, главным образом картофеля, поля во многих местах остались незасеянными». Любавичская волость – имеется лишь десятая часть необходимого зерна. «Бедняки со слезами на глазах просят разрешения вытрясти порожние мешки из-под хлеба, хранящиеся в кооперации, чтобы из остатков в них муки спечь лепешки».

И вот тут начинается политика.

Напомним, что в 1928 году никакого сталинизма еще не было. Главой правительства был Алексей Рыков (хочется добавить – впоследствии расстрелянный, но зачем говорить об очевидном). Еще не совсем был добит Троцкий, еще влиятелен Бухарин, а Сталин… ну да, один из видных руководителей. Собственно, в 1928-м драка как раз и начиналась.

И началась она, если говорить о регионах СССР, как раз со Смоленска.