Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

И итог «будет, непременно» вскричал Скобелев: «когда у нас будет настолько много «пищи сил духовных», что мы будем в состоянии поделиться с ними ею, и, во-вторых, когда «свободы нашей яркий свет» действительно будет ярок и целому миру ведом». А до тех пор, советовал Михаил Дмитриевич, нужно «надеяться, верить, не опускать голову и не терять своего сродства с народом, сознания своей национальности».

Скобелев понимал, что развитие национального самосознания и патриотизма противоположны «общечеловеческой цивилизации» на западноевропейский манер, что нельзя превратить русских людей в «европейцев» романо-германского пошиба.

Неоднократно убеждался М. Д. Скобелев, что в России немало людей, чьи интересы далеки от интересов страны. Свою романо-германскую культуру они называли «общечеловеческой цивилизацией», а свой шовинизм – «космополитизмом». Именно эти либерал-радикалы, ориентируясь исключительно на западные ценности, стремились утвердить в общественном сознании идеи о существовании русского шовинизма.

Лучшим представителям российской интеллигенции были чужды такие взгляды. А. И. Герцен, например, прямо утверждал, что «мы… стали гораздо ближе к московским славянам, чем к западным старообрядцам и русским немцам»[131]. В письме к Аксакову Герцен напоминает о новой их с Огаревым позиции и замечает, что «если теперь славяне не видят, что мы представляем разное, но родственное с ними направление, а с западниками – разное и враждебное, – не наша вина»[132].

Едва ли не все русские писатели-классики стояли за самобытный путь развития России (даже если начинали как западники).

«Наш либерал, – писал Ф. М. Достоевский, – прежде всего лакей, и только и смотрит, как бы кому сапоги вычистить».

Глубже понять отношение М. Д. Скобелева к славянскому вопросу помогут воспоминания В. И. Немировича-Данченко, не лишенные, однако, субъективности.

«Он не был славянофилом в общепринятом смысле, – писал Василий Иванович, – он выходил из рамок этого направления. Ему дорого наше народное и славянское дело. Сердце его лежало к родным племенам: он чувствовал живую связь с ними, но на этом и оканчивалось его сходство с нынешними славянофилами. Взгляды на государственное устройство, на права отдельных племен, на некоторые внутренние вопросы у него были совершенно иные. Если уж необходима кличка, то он скорее был народником. У меня в руках письмо от одного из ближайших к Скобелеву людей. В нем, между прочим, сообщается:

В одном из последних свиданий Михаил Дмитриевич несколько раз повторял: «Надо вам столковаться, войти в соглашение с западниками. От взаимных раздражений и пререканий наших только один вред России». И мне не раз он повторял, что в тяжелую пору, какую переживаем мы теперь, всем мыслящим людям нужно сплотиться, создать себе один лозунг и сообща бороться с темными силами невежества. Славянофильство понимал Скобелев не как возвращение к старым идеалам допетровской Руси, а лишь как служение только своему и для своих. Россия для русских, славянство для славян. Взять у запада все, что может дать запад, воспользоваться уроками его истории, его наукою, но затем вытеснить у себя всякое главенство чуждых элементов, развязаться с холопством перед Европой, с несколько смешным благоговением перед ее дипломатами и деятелями…

«Учение не лакейство – повторял он. – Учиться, я понимаю, но зачем же ручку целовать при этом? Они не наши, во многих случаях они являлись нашими врагами. А враги – лучшие профессора. Петр I заимствовал у шведов их военную науку, но он не пошел к ним в вассальную зависимость. Я терпеть не могу немцев, но и у них я научился многому, а, заимствуя у них сведения, все-таки благоговеть перед ними не стану и на буксире у них не пойду. Разумеется, я не говорю о презрении к иностранцам. Это было бы глупо. Презирать врага – самая плохая тактика. Но считаться с ним необходимо. Между чужими есть и друзья нам, но не следует сентиментальничать по поводу этой дружбы; она до тех пор, пока у нас с ними враги общие. Изменись положение дел, и дружбы не будет и следа. Повторяю: учиться и заимствовать у них все, что можно, но у себя дома устраиваться, как нам лучше и удобнее»[133].

К сожалению, и в Болгарии находилось немало «русских немцев», которые без заинтересованности относились к славянскому возрождению и объединению. Так, командующий армией в Болгарии генерал Э. И. Тотлебен являлся только хорошим специалистом – военным инженером, ничем не связанный со славянами. Он был убежден, что идея – «освобождение христиан из-под ига ислама – химера».

Скобелев весьма недолюбливал Тотлебена, полагая, что на том лежит значительная доля вины за незанятие Константинополя. Кстати, Тотлебен дошел до такой любезности туркам, что запечатлился с Мухтар-пашой на одной карточке. Этот снимок турки стали распространять среди болгар, которые восприняли его крайне тяжело, да и в русских войсках это не понравилось. Рассказывали, что Тотлебену султан подарил корову, зная, что немец любит свежие сливки. Тотлебен называл ее не иначе как «величайший знак уважения и расположения ко мне султана». Так титул этот и был присвоен корове, которую потом генерал увез в Россию.

«Конечно, при таких взглядах болгарское население не могло видеть в нем своего надежного защитника, – вспоминал очевидец. – Поэтому оно с восторгом восприняло весть об отъезде 22 февраля (6 марта) 1879 года Тотлебена в Петербург и о замещении его Скобелевым, который тут же продемонстрировал свою славянскую политику».

Тотлебен, уезжая из Адрианополя, расцеловался с провожавшим его пастором, простился с другими представителями духовенства, за исключением православного митрополита, стоящего где-то в стороне, как бы заслоненный толпой. Митрополит был мало популярным среди болгар, но все же представлял православное духовенство, и Скобелев сейчас же по отходе поезда, поздоровавшись с почетным караулом, сняв фуражку, подошел к митрополиту под благословение, поцеловав его руку. Это произвело на присутствующих большое впечатление. Тут же Скобелев резко оборвал Мухтар-пашу, который подошел к нему и довольно развязно стал говорить что-то о делах, в частности об эвакуации Адрианополя. Скобелев громко, на всю платформу, ответил по-французски: «Императорская победоносная армия занимает Адрианополь, а я, ее главнокомандующий, принимаю просителей, имеющих дело до меня, от 9 до 11. Можете пожаловать в эти часы». Мухтар-паша отскочил как ошпаренный[134].

Горячо поддерживая активность самих славян, Скобелев проявил свой организаторский талант при образовании болгарской армии. По инициативе России в Болгарии была введена всеобщая воинская повинность и образовано Земское войско в составе 27 пехотных дружин, 4 сотен кавалерии, 6 полевых батарей, роты осадной артиллерии, саперной и саперно-учебной рот. Войско было вооружено ружьями системы Крика, отпущенными по тысяче на каждую дружину. Для вооружения болгары получили около 100 000 винтовок разных систем и калибров, взятых у турок в минувшую войну… Осталось служить в армии