Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

class="p1">– И святые люди ошибаются, – вздохнул батюшка, – а мы – грешники, что мы знаем? Сердце царево в руце Божией… Грешен царь – молись за него, а осуждение, тем паче клевета – грех великий.

– Что ж, батюшка, я с вами спорить не могу, мне и самому так лучше думать. Если верить всему, что пишут газеты… тогда рушится все.

– Вот-вот, чадо. Именно для разрушения всего. Уж как хорошо господа интеллигенты под царевым крылом устроились, с осетринкой и шампанским в одной руке да с газеткой и прокламацией в другой. А не будет крыла, тогда что?.. Басню Крылова «Свинья под дубом» читал? Ну вот… Утратил народ русский понятие о том, что есть для России царь… Вот, чадо, что тебе скажу, а ты уж там как сам разумеешь. Отойдет Россия от Христа – отойдет и от царя. А отойдет от царя – все потеряет. Ибо сказано: «…Поражу пастыря, и рассеются овцы стада». Разбегутся, рассеются в одночасье все народы России, и начнется вражда до погубления земли Русской, ибо и еще сказано: «…Царство, разделившееся само в себе, опустеет… дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Не того ли испокон веков добиваются и враги наши, а мы им – что же, выходит, сами пособляем, сами оружие против себя в руки даем?.. Ох Павле, Павле, грозные времена идут, спаси, Господь…

– Давно я, батюшка, хотел вас спросить. Вот вы говорите о задаче православной России – все народы малые привести ко Христу. А ведь люди русские и сами веру теряют.

– Теряют, милый… теряют… – вздохнул старец. – Господь Сам сказал: когда приду, обрящу ль веру на земле? Владыка Игнатий (Брянчанинов) говорил мне, тогда еще молодому монаху, об апостасии. Я не верил. Как это возможно? Храмы стоят. Народ молится. А владыка знал, что это уже все внешнее. Откуда берется безверие на Святой Руси? Отчего все шире распространяется? Отчего уже и простой народ отступает от веры Христовой? Как сам-то думаешь?

Павел молчал.

– Как у Господа нашего Иисуса Христа были апостолы, уловившие в свои сети весь древний языческий мир, так и у дьявола есть свои апостолы, хулители Христа и Его Церкви. Они, эти люди, сеют семена смерти, которые взошли, и дали плод, и еще стократно дадут. Человеческая природа переменчива. Это Господь неизменен. Вспомни историю еврейского народа. Господь все ему дал. Столько чудес! Столько благодати! И что же? Измены, неблагодарность, богоубийство. Сатана прельщает, да… Но сатана действует через людей. Одни не ведают, что творят, другие отступают от Христа сознательно… Мой дед, умерший в девяносто шесть лет, примирившись в конце жизни с Богом, рассказывал мне о своей университетской молодости: все они были вольтерьянцами, то есть неверами и развратниками, отрицателями и разрушителями русской традиционной государственности и религиозной жизни. Откуда эта напасть шла? От их учителей, профессоров… А профессора откуда сему научились? От своих французских «просветителей», в которых они уверовали более, чем в истинного Бога Христа. «Может ли русский человек, не закрасневшись, осмелиться подумать, что он в чем-либо может поравняться с французом?» Вот ты улыбаешься, – заулыбался и сам батюшка. – А ведь этакие вопросы еще при Екатерине Великой предлагались русскому человеку, которого господа литераторы предпочитали видеть исключительно Митрофанушкой и Скотининым. Кем предлагались? Основателем российского «просветительства» Новикóвым и его сподвижниками, начальными поборниками отвращения ко всему отеческому. Когда государя нашего Павла Первого Петровича убили – Царство ему Небесное! – весь город несколько дней от радости и ликования пил и гулял и походил на дом умалишенных… Вот ты, поди, не знаешь, а ведь и Наполеона в России ждали…

– Как ждали? Кто?..

– Многие из дворянской интеллигенции были за Наполеона. Только с ним и связывали надежды на перемены строя. Как тогда говорили: у молодежи, мол, отечество на Кузнецком мосту, а царство небесное – Париж. Так-то, милый. Вот и докатилось до сего дня…

– Я, батюшка, исповедаться бы хотел.

– Что ж, доброе дело…

И отец Иоанн стал надевать поручи и епитрахиль.

23

Бедный Петр вот уже месяц не получал никаких известий от Наденьки. Сначала она писала каждый день, потом письма стали приходить все реже, наконец совсем прекратились. Петр забрасывал ее телеграммами, ответа не было. Взяв отпуск, Петр помчался разыскивать свою драгоценную пропажу.

В Тамбове Наденьки не оказалось. Расспросив всех, от антрепренера до буфетчика, о канувшей в неизвестность жене, бедный Петр наконец уразумел, что, неожиданно разорвав «кондиции», Наденька удалилась вместе с благодетелем театра купцом Крядовым. Куда? Да кто же их знает куда! Будто бы госпожа Пужелар развернула своего поклонника в Париж.

Как ни странно, но этот последний удар Петр принял почти спокойно. Потому ли, что за последний, полный мучительной неизвестности месяц чего только не передумал незадачливый супруг, готовый принять самое худшее… Вот оно, худшее, и пришло. А сердце уже молчит, утомившись прежними нескончаемыми муками. Что ж, насильно мил не будешь. Как ни горько сознавать это новоиспеченному доктору, принятому на службу в военный госпиталь, а придется теперь уж смириться со своим несчастьем навсегда. (О, какое это страшное слово: навсегда!) А может, еще… А может, она… Нет, нет, нет, с него довольно!

И Петр твердо решил: буде Наденька, когда снова объявится, подать прошение о разводе. Стыдно было только одного человека: нет, не отца Валериана, тот уж давно все предвидел, – стыдно мамочки. Сколько она, бедная, из-за него страдала!..

И потекли будни, в работе незаметные, быстрые. Вместе с отошедшими революционными идеями исчезли и все прежние друзья-приятели, многие из которых вернулись к обычной жизни, завели семьи и превратились в дюжих обывателей. Ну а с теми, которые продолжали буревестничать по старинке, Петр давно прекратил общение и не интересовался новейшими их планами по немедленному переустройству России. Да и сам строй, честно признаться, нисколько не вызывал у Петра былого отвращения. Жизнь текла ровно и размеренно, он давно привык к ее четкому, однообразному ритму, с операциями и дежурствами в госпитале, где все сияло чистотой, покоем и строгим порядком.

Иногда Петр приходил к мамочке обедать. Особенно он любил бывать в отсутствие Тараса Петровича, который с годами нисколько не становился терпимее и тише. Мамочка всегда встречала ласково, радуясь, что старший сын, кажется, благополучно пережил революционные искушения, соблазнявшие многих молодых и глупых наивных мальчиков. Неудачная женитьба сына ее сильно огорчала, но и в этом она надеялась на милосердие Божие и молилась о том, чтобы Господь как-нибудь все разрешил и устроил.

Павел, работавший над диссертацией, и Глебушка, учившийся уже в шестом классе гимназии, жили дома. Особой близости меж