Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 - Литературно-художественный журнал

прокладывая свой. Напившись кофию, к полудню иду туда, где многолюдье. Прольется быстрый дождь – зато сияет город золотой. От Опера Гарнье – налево. Бросаю взглядов частый невод. Иду беспечным рыбаком, попыхивая табаком. Париж вполне однообразен – один сплошной какой-то праздник. Наверно, есть труды и дни – они, однако, не видны. Я посетил Святой Евстафий. Нашел немало эпитафий. Дескать, лежит министр Кольбер – его судьба другим пример. Конечно, это очень мило. Но что напишут на могилах министров наших, как придет – и неизбежно! – им черед? «Трудился много и упорно. Провел блистательно реформы. Был мудр, как Дроздобород. И свой искоренил народ». Один наследник Талейрана неслыханную толерантность вдруг проявил – и авангард тому был несказанно рад. А поступил он очень просто: он в Тюильри наставил монстров – и всех приятно удивил. Я б Миттерана удавил. А может, это я старею? От авангарда не дурею. И не хожу на Пляс Пигаль. (И этого немного жаль.) Бобуру Лувр предпочитаю. Бертрана Рассела читаю. И вижу: Средние века недосягаемы пока. Толчемся на обломках славы имперской и грустим лукаво о прошлом… Всё опять о нем. И тихо-тихо вспять идем. (Когда б не наши берендеи, что сбрендили и обалдели от неожиданных свобод – пошли б затылками вперед.) Увы, к античности просторной нам не пройти дорогой торной. Скорее, ждет нас Вавилон Месопотамский. И полон. Какое всё же было чудо, когда возник из ниоткуда афинский сад среди камней под небом Греции моей!

И пусть Сократа отравили – прилично всё же жили-были. И бронзой там сверкала речь, как обоюдоострый меч! А наш язык журчит клепсидрой. В нем мало спирта, много сидра. Слепы поэты, как Гомер. Мои стихи тому пример. Лежу в отеле «Монте Карло», до дыр зачитываю карту. А надо бы, едрена мать, Бертрана Рассела читать! В Париже тихо, слава богу. Идут евреи в синагогу. Стучит сапожник молотком. И пахнет кофе с молоком. В берете и плаще неброском идет француз по перекрестку и ежедневный свой багет несет, как будто багинет. В цветущем парке на поляне играют свадьбу мусульмане. Фотограф двадцать раз подряд наводит фотоаппарат на живописное семейство, что в ряд расселось на скамейке. Лишь пара чопорно стоит, организуя, как магнит. Есть специальные кварталы, куда ходить вам не пристало – там черти черные кругом, там грех, Гоморра и Содом. Гламур, лямур – все эти штучки призывно турок вам озвучит или какой-нибудь арап и быстро птичку цап-царап. И кто спускался в преисподню – тот выходил в одном исподнем. А могут и поставить бланш. Так не ходи на площадь Бланш! Сижу, брюзжу, философ старый, курю кубинскую сигару я на бульваре Сен-Мишель – и много видится отсель. Такая вот бодяга, братцы. Я описал всё это вкратце. Засим кончаю письмецо. Держитесь, братцы, молодцом.

Записки русского путешественника. 2007

Часть третья. Лето

Раз пошел такой Вивальди – режь последний огурец. Музыка играла и играла, и я даже успел записать ноты, но, увы, опубликовать это дело не могу. Путешествие мое покрыто тайной, которая принадлежит не только мне. Осталось некоторое свидетельство в виде рифмованных строчек, и этого для третьей части будет вполне достаточно.

Не заманят «Куполь» и «Ротонда», не пойду в «Клозери де Лиля». Наша книжная память как бомба – без запального фитиля. Я в кафе с непонятным названьем буду с полькой из Кракова пить. И убогого образованья хватит, чтоб о любви говорить. Буду бледные рончики пани с бедной нежностью цаловать. Буду (это бывает по пьяни) я Еременко Сашу читать. Извлекать буду корень из слова, возводить буду в степень слова. От стихов этих темно-лиловых закружится ее голова. От стихов этих некуда деться! Вкруг – метафор встает бурелом. И она зарыдает, как в детстве, – так же горько и так же светло. След помады подсох на стакане. В золотых конопушках лицо. Плачет ясновельможная пани. Но то цо, говорит, но то цо? Где-то в Гдыне, а может быть, в Гданьске – бедный Марек… Не будем о нем. И глаза Каролины Собаньской загораются желтым огнем. Ты в Париж мотыльком залетела, чтоб на крыльях пыльцу уберечь. Значит, все-таки Польша сгинела? Иссеклась Посполитая Речь? Рассветет. На казенном диване я усну на плече золотом. И сиреневый куст полупьяный будет что-то ворчать под окном.

………………………………………………………………………………….

………………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………………

…………………………..

Я рыскал призраком в Европе – искал заветную шинель. Витали в воздухе сиропном удушливо духи «Шанель». И Клиньянкур – чудесный рынок – прошел я из конца в конец. Соболью шубу за бесценок навяливал мне продавец. Благоговейно у жилеток бальзаковских я постоял. Сутаны, сюртуки, горжетки накатывали как девятый вал. Хемингуэя свитер серый примерь – нет, не подошел. В «Тати» набрал носков без меры, но вот шинели не нашел. Весь мир вертелся каруселью, и с приступами тошноты – тягучий запах карамельный преследовал до темноты. А ночь на Пляс Пигаль нагая играет в тысячу карат, и башня Эйфеля пугает, как марсианский аппарат. И стало пусто и постыло, что праздник вовсе не с тобой. Я не нашел шинели милой. Бери «Шанель», пошли домой.

Записки русского путешественника. 2011

Часть четвертая и последняя.

Зима

Не вижу ни одного человека. Сначала были морозы, был гололед, теперь идет дождь, всё течет – это здесь называется зимой, без конца то одно, то другое. Хватит с меня Парижа, на нем какое-то проклятье.

Райнер Мария Рильке, 1913

Мы с Игорем Сахновским были приглашены во Францию на Дни русской книги. Дело было в пригороде Парижа, в Кремлен-Бисетр. Стоял январь, не то февраль – какой-то чертовый зимарь!

Приглашенных было много. Киевский писатель Андрей Курков, наш российский Андрей Геласимов, наш уральский Николай Коляда, вполне европейский Владимир Сорокин, еще кто-то. Ну, Сорокина я даже и не видел, как, впрочем, и Коляду, который сразу куда-то пропал.

После выступлений, круглых столов (овальной формы) вечером мы небольшой группой собирались в буфетной отеля, пили красное вино и беспечно трепались. Мне нравилось закусывать вино маринованной скумбрией, хотя я подозревал, что это дурной тон. Единственной женщиной среди нас была Оля Данилова, которая и устроила через магическую женщину Кристин де Местр приглашение мне. Оля защищала в Сорбонне диссертацию о русских в Париже, свободно говорила по-французски и была чрезвычайно мила. А днем мы участвовали в семинарах, выступали перед немногочисленной публикой, ходили на экскурсии, заводили знакомства с переводчиками, издателями.

В мэрии,